отчасти также - личной корыстью  и
расчетом, что, когда все  пойдет  вверх  дном,  они  сумеют  эксплуатировать
слабых, - то я счел своим долгом собрать вас всех сюда и сказать, что именно
я считаю за лучшее, дабы люди разумные опомнились и  переменили  свой  образ
мыслей и добрые не пострадали из-за немногих безрассудных.  Пусть  никто  не
перебивает меня, если он услышит что-нибудь такое, что  ему  не  понравится.
Те, которые какой бы то ни было ценой добиваются мятежа, и после  моей  речи
могут остаться при своем мнении, если же не все будут спокойно  вести  себя,
то мои слова пропадут даром и для тех,  которые  охотно  желали  бы  слушать
меня. Я знаю, что многие  с  большой  страстностью  говорят  о  притеснениях
прокураторов и о прелестях свободы. Но, прежде чем разобрать, кто вы такие и
кто те, с которыми вы думаете бороться, я хочу размотать клубок перепутанных
между собой предлогов для  войны.  Если  вы  только  хотите  отомстить  тем,
которые вас обижают, то при чем тут ваши гимны о свободе?  Если  же  рабское
положение  кажется  вам  невыносимым,  то  жалобы  на  личности   правителей
становятся  излишними:  они  могут  быть  очень  мягкосердечны,  а  все-таки
зависимое  положение  остается  позорным.  Разберите  же  каждый   пункт   в
отдельности и тогда увидите, сколь  маловажными  являются  поводы  к  войне.
Рассмотрите  прежде   жалобы   на   правителей.   Благоговеть   надо   перед
властителями, а не побуждать их гнев; если же вы  на  небольшие  погрешности
отвечаете жестокими оскорблениями, то вы восстанавливаете против самих  себя
тех, которых вы поносите: они тогда причиняют вам вред не тайно и  робко,  а
губят вас открыто. Ничего так не  противодействует  удару,  как  перенесение
его:  терпение  обижаемых  трогает  сердце  тех,  которые  причиняют  обиды.
Допустим даже, что римские  чиновники  невыносимо  жестоки,  но  вас  же  не
притесняют все римляне и не притесняет вас  император,  против  которого  вы
собираетесь  начать  войну.  Ведь  не  присылают  вам  правителя,   которому
предписано быть злодеем, а на западе не видят, что  происходит  на  востоке,
как вообще вести о нас доходят туда только с трудом. Разве не  нелепо  из-за
одного человека бороться со многими и из-за ничтожных  причин  -  воевать  с
такой великой державой,  которая  вдобавок  не  знает  о  наших  претензиях.
Возможно же, что мы вскоре избавимся от наших тягостей;  ведь  не  вечно  же
будет у нас оставаться один и тот  же  правитель,  а  его  преемники  будут,
вероятно, люди более милостивые. Но  раз  война  начата,  то  без  несчастий
нелегко будет ни прекратить, ни продолжать ее. Что же касается свободы, то в
высшей степени несвоевременно теперь  гнаться  за  нею.  Прежде  нужно  было
бороться, чтобы не потерять ее, ибо первое ощущение рабства,  действительно,
больно, и всякая борьба против него вначале справедлива. Если же кто, будучи
раз покорен, опять отпадет, то он не больше как возмечтавший о себе раб,  но
не любящий свободу человек. Да, тогда нужно было напрягать все усилия, чтобы
не впустить римлян, - тогда, когда Помпей впервые вступил  в  страну.  Но  и
ваши предки, и их цари,  которые  далеко  превосходили  вас  и  деньгами,  и
силами, и мужеством, - все-таки не могли устоять против незначительной части
римского войска;  а  вы,  которые  зависимость  от  римлян  получили  уже  в
наследство, которые во всех отношениях так далеко уступаете  вашим  предкам,
впервые пришедшим в соприкосновение с римлянами и мало еще знавшим о них,  -
вы теперь хотите померяться силами со всем  римским  государством!  Афиняне,
которые однажды за свободу эллинов сами предали  свой  город  огню,  которые
высокомерного Ксеркса, ехавшего на суше в кораблях и пешком  перешагивавшего
моря, - море не могло обнять его флоты, а вся Европа была слишком тесна  для
его войска, - этого Ксеркса они как беглеца  преследовали  на  челноке  и  у
маленького Саламина сломили  ту  великую  азиатскую  державу  -  они  теперь
подданные римлян, город,  некогда  стоявший  во  главе  Эллады,  управляется
теперь  приказаниями,  исходящими  из  Италии.  Лакедемоняне,  имевшие  свои
Фермопилы, Платеи и Агесилая, открывшего недра Азии, должны были подчиниться
тому же господству Македоняне, которые все еще бредят Филиппом и  видят  его
вместе с Александром, сеющими  семена  всемирного  македонского  царства,  -
мирятся с превратностью  судьбы  и  почитают  тех,  которым  счастье  теперь
улыбается. И бесчисленные  другие  народности,  воодушевленные  еще  большим
влечением  к  свободе,  смиряются;  одни  только  вы  считаете  стыдом  быть
подвластными тому, у ног которого лежит весь мир. Какое войско, какое оружие
вселяет в вас такую уверенность? Где ваш флот, который должен занять римские
моря? Где те сокровища, которыми вы должны поддержать ваше  предприятие?  Не
воображаете ли вы, что подымаете  оружие  против  каких-нибудь  египтян  или
арабов? Не знаете ли вы разве, что значит римское  государство?  Или  вы  не
имеете масштаба для собственной своей слабости? Разве вы не бывали уже часто
побеждаемы вашими соседями? А мощь римлян, напротив, на всей обитаемой земле
непобедима. Но им всего этого еще мало было, и их желания шли  дальше;  весь
Евфрат на востоке, Дунай на севере, на юге Ливия, которую они  прорезали  до
пустынь, и Гадес на западе - все это их не удовлетворило; они отыскали  себе
по той стороне океана новый свет и перенесли сво