тену и спасем  себя  и  город!  Что  касается
Симона, то для него не будет слишком жестоким возмездие, если  он,  лишенный
всякой надежды на спасение, скорее понесет  кару".  Склонив  такими  словами
этих десятерых, он к утру разослал остальных  своих  подчиненных  на  разные
позиции для того, чтобы сохранить свой план втайне, сам же он в третьем часу
начал вести с башни переговоры с римлянами. Одни из  последних  отнеслись  к
его предложению с презрением, другие с недоверием, большинство же не  хотело
принять его потому, что по их расчету город вскоре  должен  был  без  всякой
опасности  для  них  попасть  в  их  руки.  Тем  не  менее  Тит  начал  было
приближаться со своими тяжелово- оруженными воинами к стене. Но в эту  самую
минуту неожиданно нагрянул Симон, который, узнав о  заговоре,  быстро  занял
башню, тут же на глазах  римлян  перебил  солдат  и  изуродованные  их  тела
сбросил со стены.

     3. В это время Иосиф, который не переставал делать свои напоминания, во
время одного из своих обходов вокруг стены получил удар  камнем,  сброшенным
на голову, и так был ошеломлен им, что моментально упал на землю.  При  виде
этого иудеи устремились наружу и, наверно, потащили бы его в город, если  бы
Тит не отрядил быстро людей для  его  защиты.  В  то  время,  когда  солдаты
дрались  между  собой,  Иосиф  в  бессознательном  состоянии   был   унесен.
Мятежники, думая, что они покончили с человеком, смерти которого они алкали,
громко возликовали. Весть об этом быстро распространилась  среди  остального
населения города и произвела удручающее впечатление, так как они думали, что
действительно умер тот, присутствие которого внушало им смелость  переходить
к римлянам. Когда мать Иосифа, содержавшаяся в заключении, узнала  о  смерти
своего сына, она сказала приставленным к ней стражникам из Иотапаты, что она
вполне верит этому слуху, но будь сын ее даже жив, она бы не имела  от  него
никаких  радостей.  Но  наедине  со  своими  прислужницами  она  с   горечью
воскликнула: "Так вот что сулила судьба мне, детьми  благословенной  матери!
Сына, на которого я могла надеяться, что он предаст мой прах земле,  я  сама
теперь  не  могу  хоронить!"  Однако  скорбь  ее,  равно  как  и  злорадство
разбойников, не была продолжительна. Иосиф скоро оправился от полученного им
удара, вновь появился перед стеной и  крикнул  своим  противникам:  "Немного
времени еще пройдет, и вы должны  будете  дать  мне  удовлетворение  за  мою
рану!" Народ же он опять призывал на добровольную сдачу. Его появление вновь
воскресило надежды гражцан и внушило вместе с тем страх мятежникам.

     4. Многие, побуждаемые нуждой, открыто соскакивали со стены и бежали  к
римлянам, другие же бросались вперед с камнями в руках, делая вид, что  идут
в бой, а затем скрывались у неприятеля. Но их постигала еще  худшая  участь,
чем тех, которые оставались в городе: утоление голода, которое они  находили
у римлян, еще больше ускоряло их смерть,  чем  самый  голод,  пожиравший  их
дома. Ибо вследствие голода они являлись  к  римлянам  распухшие  и  как  бы
одержимые водянкой, и вот, переполняя в таком состоянии  свой  желудок,  они
лопались. Только те избегали этой горькой участи, которые, наученные опытом,
медленно умеряли свой голод и лишь постепенно вводили  пищу  в  отвыкший  от
питания  организм.  Однако  и  спасшихся  таким  путем  ожидало  еще  другое
несчастье. Сирийцы  заметили,  что  один  из  перебежчиков  при  испражнении
подбирал  золотые  монеты.  Последние,  как  мы  уже  выше   сообщали,   они
проглатывали прежде, чем покидали город, так мятежники  всех  обыскивали.  А
золота было очень  много  в  городе:  за  двенадцать  аттик  покупали  такое
количество золота, какое, обыкновенно, имело стоимость двадцати пяти  атгик.
Как только эта хитрость была обнаружена на одном перебежчике, разнесся  слух
по всем лагерям, что переметчики приходят наполненные золотом. Тогда  многие
арабы, а также сирийцы вскрывали животы искателям  убежища,  чтобы  отыскать
золото в их  внутренностях.  Это  было  самое  страшное  из  всех  бедствий,
постигшее иудеев; в одну ночь было распорото около двух тысяч человек.

     5. Когда Тит узнал об этом гнусном деле, он был готов оцепить  виновных
всадниками и всех их расстрелять, однако громадное количество этих  виновных
удерживало его от своего намерения, ибо подлежавших наказанию  было  гораздо
больше, чем погибших упомянутым  образом.  Ввиду  этого  он  созвал  к  себе
предводителей вспомогательных отрядов и начальников легионов (ибо и  римляне
были замешаны в этих зверствах)  и,  обратившись  с  негодованием  к  тем  и
другим, произнес: "Неужели среди моих  солдат  есть  такие,  которые,  из-за
возможного  барыша,  способны  совершить  нечто  подобное?  Неужели  они  не
стыдятся собственного оружия, сделанного также из золота и серебра?"  Арабам
и сирийцам он сказал: "А вы в чуждой  для  вас  войне  хотите  прежде  всего
самовольно  удовлетворить  ваши  инстинкты,  а  затем   за   вашу   свирепую
кровожадность и вашу ненависть к иудеям сделать ответственными  римлян.  Вот
некоторые из моих собственных солдат уже разделяют с  вами  ту  же  позорную
репутацию, которой вы пользуетесь". Самим же солдатам он грозил  смертью  за
повторение  этого  преступления  и   отдал   приказ   по   легионам,   чтобы
подозрительные были выявлены  и  приведены  лично  к  нему.  Но  жадность  к
деньгам, как видно, не боится кары; человеку врождена отвратительная  любовь
к наживе и ничто не подвергает его стольким опасностям, как сребролюбие, ибо
всякая другая страсть имеет свой предел и может быть  обуздана  страхом.  Во
всем этом, впрочем, участвовала и рука  провидения,  которое  отвергло  весь
народ и все пути спасения превратило для него в пути гибели. То, что  Цезарь
воспретил своими  угрозами,  совершалось  теперь  над  перебежчиками  тайно:
варвары встречал