нной будущностью.
Многие умирали на трупах в ту минуту, когда они хотели их  хоронить,  многие
еще сами доплетались до могил прежде, чем их  настигала  неумолимая  смерть.
Никто не плакал, никто не стенал над этим бедствием: голод  умертвил  всякую
чувствительность. С высохшими глазами и  широко  раскрытыми  ртами  смотрели
медленно угасавшие на тех, которые до них обретали покой.  Глубокая  тишина,
как страшная могильная ночь, надвинулась на город. Но  ужаснее  всего  этого
были все-таки разбойники. Точно могильщики они вламывались в  дома,  грабили
мертвецов, срывали с них покрывала и со смехом удалялись или же пробовали на
трупах ос- трые наконечники  своих  кинжалов;  нередко  они,  для  испытания
своего оружия, пронзали таких, которые боролись еще со смертью;  друннм  же,
которые, напротив, умоляли, чтобы их убивали, они со спесивой насмешливостью
предоставляли  умирать  голодной  смертью.  Умиравшие  при  своем  последнем
издыхании  устремляли  свои  остывшие  глаза  к  храму,  где  они  оставляли
мятежников в живых. Последние  одно  время  погребали  умерших  на  средства
общественной казны, так как запах трупов был для них  невыносим,  но  после,
когда число  мертвецов  все  увеличивалось,  их  прямо  швыряли  со  стен  в
пропасть.

     4. Однажды, когда Тит на одном из своих обходов  увидел  эти  пропасти,
наполненные мертвецами, и массу гноя, вытекавшего из  разложившихся  трупов,
он со вздохом поднял свои руки и призвал Бога в свидетели, что не он виновен
во всем этом. Таково было положение города. Зато римляне были теперь бодры и
веселы: мятежники больше  не  тревожили  их  вылазками,  так  как  они  были
охвачены унынием  й  голодом,  хлеба  и  других  съестных  припасов  римляне
получали в избытке из Сирии и соседних провинций. Многие солдаты становились
против  стены,  показывали  обильные  запасы  продуктов,  чем  еще   сильнее
разжигали голод  врагов.  Видя,  однако,  что  никакие  испытания  не  могут
вынудить у мятежников никаких уступок. Тит из жалости к остаткам  населения,
из желания спасти от гибели по крайней мере тех, которые еще уцелели,  начал
опять строить валы, несмотря на то, что доставка  строевого  материала  была
чрезвычайно затруднительна. Все деревья вокруг  города  были  вырублены  еще
раньше для прежних строений, так что солдатам теперь  приходилось  доставать
лес изза девяноста стадий. Тем не менее римляне против одной только  Антонии
возвели четыре вала и даже значительно больших,  чем  были  прежние.  Цезарь
обошел все легионы и сам подгонял рабочих, чтобы показать  разбойникам,  что
они у него в руках. Они  же,  единственные,  не  знавшие  ни  сожаления,  ни
раскаяния, продолжали свои жестокости. Души свои они как будто  отделили  от
своих тел и управляли теми и другими, как  совершенно  посторонними,  им  не
принадлежащими предметами: душа не знала  жалости,  тело  не  ощущало  боли.
Мертвых они терзали, как собаки, а больными они наполняли темницы.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

     Убийства и святотатственные грабежи усиливаются в Иерусалиме.

     1. Симон предал мучительной казни даже Матфию, которому он  был  обязан
доступу в го- род. Первосвященник Матфия,  сын  Боефа,  пользовался  высоким
авторитетом и влиянием на народ. Когда зелоты, с которыми уже вступил в союз
Иоанн, терзали городское население, он  убедил  народ  впустить  Симона  как
спасителя, не сговорившись с ним предварительно и не ожидая  с  его  стороны
ничего дурного.  Но  как  только  Симон  вступил  в  город  и  сделался  его
властелином, он начал  относиться  к  Матфии,  хлопотавшему  в  его  пользу,
одинаково враждебно, как к другим, приписывая этот шаг его простодушию. В те
именно дни Матфия был схвачен и  обвинен  в  приверженности  к  римлянам,  и
Симон, не давая даже ему возможности защиты, приговорил его вместе  с  тремя
сыновьями (четвертый сын еще раньше бежал к Титу) к  смертнои  казни.  Когда
осужденный молил его в благодарность  за  то,  что  он  ему  открыл  ворота,
казнить его прежде, чем  сыновей,  Симон,  напротив,  приказал  казнить  его
последним. На трупах своих детей, казненных на его  собственных  глазах,  он
был  умерщвлен  после  того,  как  его  еще  предварительно  вывели  напоказ
римлянам. Это было исполнено самым  жестоким  сподвижником  Симона,  Ананом,
сыном Бамада,  который,  глумясь,  воскликнул  тогда:  "А  ну-ка  посмотрим,
захотят ли помочь тебе те, к которым ты хотел  бежать?"  Тела  убитых  Симон
воспретил предать земле.  После  них  были  казнены  священник  Анания,  сын
Масамбала, видный человек, Аристей из Эммауса, секретарь совета, и вместе  с
ними еще пятнадцать выдающихся лиц  из  народа.  Отца  Иосифа  они  все  еще
содержали в одиночном заключении и, опасаясь измены, публично объявили,  что
никто из жителей не имеет права ни говорить с ним,  ни  посещать  его.  Тех,
которые своими стонами выражали сочувствие казненным, без суда  и  следствия
предавали смерти.

     2.  После  описанных  происшествий  некто  Иуда,  сын  Иуды,  один   из
начальников, подчи- ненных Симону, которому последний  вверил  охрану  одной
башни, отчасти, быть может,  из  сожаления  к  безжалостно  убитым,  больше,
однако,  из  опасений  за  свою  собственную  участь,  созвал  десять  самых
преданных ему солъдат и обратился к ним со следующими  словами:  "Доколе  мы
будем терпеть такие ужасы? Разве мы себя спасем тем, что  останемся  верными
злодею? Разве не воюет уже против нас голод? Или не близко ли уже  вторжение
римлян? И как предательски поступает Симон со своими благодетелями!  У  него
мы всегда должны дрожать за свою жизнь, между тем как на слово римлян  можно
положиться смело. Предадим же