щадили никого: кровожадные по  своей  натуре,  ожесточенные  еще
тем, что им пришлось перенесть от грозы, они обращали свои мечи против  тех,
которые их не впустили в город, не делая различия между сопротивлявшимися  и
молящими о пощаде; многих они пронзили своими мечами в ту минуту,  когда  те
напоминали им об их племенном родстве с ними и  просили  пощады  во  имя  их
общего святилища. Бегство было немыслимо, а на  спасение  не  было  надежды:
стесненные густыми толпами, они были убиты  целыми  группами;  загнанные  по
большей  части  в  такие  места,   откуда   не   было   выхода,   пораженные
неприятельскими ударами, они в беспомощности своей  сами  бросились  вниз  в
город и таким образом добровольно подвергли себя, как мне кажется, еще более
ужасной смерти, чем та, от которой они бежали. Весь наружный храм  утопал  в
крови, и наступившее утро осветило восемь тысяч пятьсот трупов.

     2. Но ярость идумеян все еще не унималась. Они обратились теперь против
города, грабили  целые  дома  и  убивали  всех,  попадавшихся  им  на  пути.
Продолжать дальше  травлю  простого  народа  казалось  им  напрасной  тратой
времени;  зато  они  старались   отыскивать   первосвященников   и   толпами
предпринимали охоту  на  них.  Последние  были  вскоре  схвачены  и  тут  же
умерщвлены. Став над трупами убитых, они потешались над попечениями Анана  о
народе, так равно и над речью Иешуи, произнесенной им со стены.  Так  далеко
зашли  они  в  своем   злодействе,   что   бросили   тела   первосвященников
непогребенными, между тем как иудеи так строго чтят погребение мертвых,  что
даже приговоренных к распятию они до заката  солнца  снимают  и  хоронят.  Я
решительно не ошибусь, если скажу, что смерть Анана была уже началом падения
города, и с того дня, как иудеи увидели своего первосвященника, указывавшего
им путь к спасению, убитым посреди города, их стены  были  уже  разрушены  и
дело проиграно. Анан был вообще не только  достойный  уважения  и  в  высшей
степени справедливый человек, но любил, кроме того, несмотря на свое высокое
положение, которое доставляли ему его происхождение, его сан  и  всеобщее  к
нему уважение, быть на равной ноге с каждым человеком, даже с людьми низшего
сословия; вместе с тем он горячо любил свободу и был  поклонником  народного
правления. Всегда он свои личные  выгоды  отодвигал  на  задний  план  перед
общественной пользой; к тому же он ставил выше  всего  мир,  ибо  знал,  что
могущество римлян непобедимо, и предвидел, что если иудеи не будут настолько
разумны, чтобы помириться с римлянами, то неизбежно  найдут  свою  гибель  в
войне с ними. Короче, если бы  Анан  остался  жив,  то,  во  всяком  случае,
состоялось  бы  мирное  соглашение.  Ибо  он  был   могущественный   оратор,
пользовался огромным влиянием на народ, и ему  уже  удалось  подчинить  себе
тех,  которые  стояли  у   него   на   пути   или   требовали   войны.   Под
предводительством такого вождя иудеи доставили бы еще много хлопот римлянам.
Тесно связан с ним был Иешуа, который хотя и не выдерживал сравнения с  ним,
но других превосходил. Но Бог, думается мне, решил  уничтожить  оскверненный
город и очистить огнем  храм,  -  поэтому  он  отстранил  тех,  которые  еще
заступались за них и крепко их любили. Таким образом, людей, недавно  только
перед тем одетых в священное облачение, стоявших во главе  распространенного
по  всему  свету  богослужения  и   с   благоговением   встречаемых   всегда
прибывавшими со всех краев земли на поклонение святым местам пилигримами,  -
этих людей можно было видеть теперь брошенными нагими на съедение собакам  и
диким зверям. Сама добродетель, думаю я, стонала над этими мужами и  плакала
над тем, что зло так восторжествовало над ней самой. Таков был конец Анана и
Иешуи.

     3. После их смерти зелоты вместе с иудейской ордой накинулись на  народ
и уничтожили его, как стадо нечистых  животных.  Истребляя  повсюду  простой
народ, они знатных и молодых забирали в плен и скованными в кандалах бросали
в темницу в надежде, что при отсрочке казни иные, может быть, перейдут на их
сторону. Никто, однако, не  склонялся  на  их  убеждения,  все  предпочитали
умереть, нежели стать против отечества на стороне злодеев, Ужасные муки  они
перенесли за свой отказ: их бичевали и пытали и, когда их тело уже  не  было
более в состоянии выносить пытки, тогда только их удостаивали  казни  мечом.
Арестованные днем были ночью казнены; тела их выносили и бросали на открытые
места, чтобы очистить место для новых пленников.  Народ  находился  в  таком
оцепенении, что никто не осмеливался  открыто  ни  оплакивать,  ни  хоронить
убитого родственника; только в  глубоком  уединении,  при  закрытых  дверях,
лились слезы, и тот, кто стонал, боязливо  оглядывался  по  сторонам,  чтобы
враг не услышал, - в противном случае оплакивающий сейчас же мог испытать на
себе участь оплакиваемого. Только ночью брали горсть земли в руки и  бросали
ее на мертвых; безумно отважен должен был быть тот, который делал это  днем.
Двенадцать тысяч человек благородного происхождения постигла такая участь.

     4. Зелоты, которым опротивела уже резня, бесстыдно наглумились еще  над
судилищем и судом. Жертвой своей они избрали  одного  из  знатнейших  мужей,
Захарию, сына Баруха. Его  презрение  к  тиранам  и  непреклонная  любовь  к
свободе сделали его ненавистным в их глазах; к тому же он был еще богат, так
что они имели приятные виды на ограбление  его  состояния  и  на  устранение
человека, который мог воспользоваться своим  влиянием  для  их  низвержения.
Таким образом, они для формы  приказали  созвать  семьдесят  находившихся  в
должностях простых граждан в качестве  судилища,  которое,  конечно,  лишено
было авторитета, и здесь обвиняли Захарию в том, что он хотел предать  город
в руки римлян и с изменнической целью послал  уполномоченных  к  Веспасиану.
Обвинение  не  подкреплялось  ни  свидетельскими  показаниями,  ни   другими
какими-либо доказательствами; но они утверждали, что вполне убеждены в этом,
и считали, что  это