ты - Ред.)  сами,  отделившиеся  от
него во имя  спасения  свободы,  осаждены  в  храме.  Времени  для  спасения
осталось мало. Если идумеяне не поспешат к ним на помощь, тогда они  попадут
в руки Анана и своих врагов, а город в руки римлян". Подробности о положении
дел  поручено  было  послам  изложить  на  словах   предводителям   идумеян.
Посольство состояло из двух лиц, опытных в подобных предприятиях,  одаренных
даром слова и силой убеждения и, что особенно важно, отличавшихся  быстротой
ног. Зелоты были уверены, что идумеяне скоро склонятся  на  их  предложение,
ибо это буйный, необузданный народ, всегда падкий к волнениям и переворотам,
народ, которому стоит только сказать несколько слов, чтобы поставить его  на
вооруженную ногу, который идет на войну,  точно  на  торжество.  Требовалось
только быстрое исполнение возложенного на послов поручения, а последние, оба
носившие имя Анания, в этом отношении ничего больше желать не хотели.  Таким
образом, они вскоре прибыли к предводителям идумеян.

     2. Содержание  письма  и  устные  сообщения  послов  произвели  на  них
потрясающее впечатление: как бешеные они  бегали  в  толпе  и  проповедовали
войну. Еще прежде чем люди узнали, в чем дело, они уж были в  полном  сборе.
Все подняли оружие якобы за освобождение столицы  и,  выстроившись  в  числе
около двадцати тысяч, они появились под стенами Иерусалима,  имея  во  главе
четырех предводителей: Иоанна и Иакова, сыновей Сосы, Симона, сына Кафлы,  и
Фииеаса, сына Клусофа.

     3. Отбытие послов осталось скрытым как от Анана, так и от стражи; но не
то было с приходом идумеян. О нем Анан заранее узнал и запер  поэтому  перед
ними ворота, а на стене расставил караульные  посты.  Однако  он  отнюдь  не
намеревался сейчас  же  вступить  с  ними  в  битву,  а  хотел,  прежде  чем
прибегнуть к силе оружия, привлечь  их  на  свою  сторону  добрыми  словами.
Старейший  из  первосвященников  после  Анана,  Иешуа,  взошел   на   башню,
находившуюся на виду идумеян, и произнес: "Из всех бед, стрясшихся над нашим
городом, ничто так не объяснимо, как то, что злым неизвестно, откуда  каждый
раз является помощь. Ведь вы  именно  хотите  оказать  поддержку  отщепенцам
против нас и прилетели сюда с такой готовностью, какую не проявили бы даже в
том случае, если бы столица призвала бы вас на помощь против варваров.  Если
бы хоть ваше войско было похоже на тех людей, которые вас призвали, то я  бы
еще мог объяснить себе ваше усердие; ибо ничто так быстро не создает дружбы,
как родство характеров. Но ведь если разбирать их поодиночке, то  каждый  из
них окажется тысячу раз заслуживающим смерти; ведь они  выродки  и  позорище
всей страны; люди, промотавшие свое собственное состояние,  истощившие  свою
преступную энергию в деревнях и городах окрестностей и в конце  нахлынувшие,
как воры, в священный город;  разбойники,  которые  в  своей  разнузданности
покрывают позором даже священную землю, которые без стыда напиваются  теперь
пьяными в святилище  и  награбленным  у  убитых  наполняют  свои  ненасытные
утробы. Ваши же ополчения и ваши доспехи имеют такой доблестный  вид,  точно
столица по всеобщему  согласию  созвала  вас  в  качестве  союзников  против
чужеземцев. Не насмешка ли судьбы, что  целая  нация  связывается  с  шайкой
злодеев? Уже давно представляется мне загадкой: что именно  вас  так  быстро
подняло на ноги? Должен же быть какой-нибудь веский повод, который  заставил
вас поднять оружие за разбойников против родственной вам нации.  Мы  слышали
здесь что-то о римлянах  и  измене  -  эти  именно  слова  были  только  что
произнесены некоторыми из вас,  заявившими  с  шумом,  что  они  пришли  для
освобождения столицы. Но такой  вымысел  нас  поражает  больше,  чем  другие
дерзости, проявленные  теми  гнусными  людьми.  Конечно,  свободолюбивых  по
природе своей людей, всегда готовых ополчиться  из-за  нее  против  внешнего
врага, ничем другим нельзя было восстановить против нас, как тем, чтобы  нас
заклеймить именем предателей столь желанной свободы. Но вы же должны  думать
- от кого исходит эта клевета и против кого она направлена; вы должны искать
подтверждения в общем положении вещей, а не верить голословному вымыслу. Что
могло нас побудить теперь предаться римлянам, когда от нас всецело  зависело
или с самого начала не отпадать совсем, или сейчас же после отпадения  вновь
перейти на их сторону, когда страна кругом нас еще не  была  опустошена.  Но
теперь, если бы мы и желали, нам было бы трудно помириться с римлянами,  так
как завоевание Галилеи сделало их гордыми, а преклониться перед ними теперь,
когда они уже так близки, было  бы  для  нас  позором  страшнее  смерти.  Я,
правда, лично  предпочел  бы  мир  смерти.  Однако  раз  война  объявлена  и
находится в полном разгаре, я также охотно предпочитаю славную смерть  жизни
военнопленника. А кто же, говорят, тайно послал  к  римлянам?  Одни  ли  мы,
представители народа, или вместе с нами также и  народ  по  общему  решению?
Если только мы, - то пусть  же  нам  назовут  друзей,  которых  мы  послали,
прислужников, способствовавших измене! Был ли кто-нибудь пойман  на  пути  к
римлянам или схвачен на возвратном пути? Быть может, напали на следы письма?
И каким образом мы могли это скрыть от  столь  многих  граждан,  с  которыми
находимся в постоянном общении? Каким  образом  случилось,  что  только  тем
немногим людям, которые вдобавок осаждены и даже не могут выходить из  храма
в город, сделалось известным то, что  тайно  происходило  внутри  страны?  И
узнали они об этом именно теперь, когда их ожидает кара за  совершенные  ими
преступления; раньше же, когда они находились в безопасности, никто  из  нас
не навлекал на себя подозрения в измене. Если же взваливают вину на народ, в
таком случае должно было состояться публичное совещание, из  которого  никто
не мог быть исключен, тогда достоверн