|
рых престижных столичных вузов. Конечно, это было совсем не похоже на
истребление дворян, священников, «старых интеллигентов» 1918-20 гг. или
коллективизацию. Но для «еврейства», для тех, кто находился «в еврейской сфере»,
это воспринималось как нечто чудовищное, неслыханное (думаю, вполне искренно).
И еврейство с возмущением отшатнулось от коммунистического строя. Это был
поворот, заметный во всей жизни. Я помню, как обратил внимание: раньше
(например, до войны) в присутствии еврея (или состоящего в браке с еврейкой или
евреем) отрицательно о строе старались не говорить. И далеко не всегда из
страха, что донесёт, но это казалось нетактичным, как говорить при человеке о
легкомысленных похождениях его жены. А в 1960-70-е гг. еврей — это был обычно
скептик, ничего хорошего не ожидавший от «этого строя» или «этого народа».
Тогда появилось так (впоследствии) называемое правозащитное движение.
Казалось бы, в жизни действительно было много несправедливостей и, в основном,
касающихся вовсе не евреев: колхозники не имели паспортов, притеснялась религия
и т. д. Но в этом «движении» евреи оказались представленными совершенно
непропорционально. Взять хоть нашумевшие процессы того времени: Даниэль и
Синявский, Гинзбург и Галансков и т. д. То есть положение было похожим на то,
что было в революционном движении до 1917 г. И, что важнее, в результате из
всего движения стали слышны лишь требования свободы эмиграции — в основном, это
была еврейская эмиграция.
Да и само мощное стремление евреев к эмиграции указывало на изменение их
положения в СССР, вызывавшее их неудовлетворённость и недовольство. Это
недовольство ярко отразилось в публикациях эмигрировавших евреев. В моей старой
работе «Русофобия» приведено много примеров презрительных, прямо враждебных
высказываний новых эмигрантов о России и русских. Мне кажется, что их
настроение наиболее точно уловил поэт И. Бродский, сказавший о России:
«Где, грубо говоря, великий план запорот».
Видимо, существовали какие-то (быть может, смутные, явно не
сформулированные) ожидания по поводу России, в которые русские упорно не
захотели вписаться. Читая произведения издающихся на Западе еврейских авторов,
я часто тогда поражался, что русские вызывают большую ненависть, чем немцы. Так,
Зинаида Шаховская приводит цитаты из произведения «Поздняя любовь» Амос Оза,
где автор предаётся фантазиям о том, как еврейские танки идут по России:
«Дрожит и стонет русская земля. Рушатся и падают церкви. Киев, Харьков,
Приднепровье, Ростов — всё повержено, всё сметено с лица земли. Месть! Месть!»
В этом котле эмоций и сложилась тогда концепция о преследовании евреев в
СССР или даже о преследовании евреев как главном преступлении коммунистического
режима.
Но эта эмиграция по масштабам не шла ни в какое сравнение с
многомиллионной дореволюционной еврейской эмиграцией. Подавляющая часть
еврейского населения осталась в СССР и продолжала вести упорную борьбу за
сохранение своего привилегированного положения. Тогда существовали десятки и
сотни путей, чтобы преодолеть меры, предпринимаемые конкурирующей частью
аппарата. Вот запомнившаяся история тех времён.
Дочь одного знакомого работала в журнале, регулярно публиковавшем письма
читателей. Туда приходило много писем, где раздражённые авторы полностью
выписывали еврейские фамилии, имена и отчества тех, кого обвиняли в каких-то
махинациях. А начальником отдела, куда шли письма, был еврей. Вот он вызывает
девушку и спрашивает:
— Деточка, ведь вы не антисемитка?
— Конечно, нет!
— Так зачем заострять внимание на этих пошлых выпадах? Вы меняйте фамилии
на какие-нибудь обычные — ну, там Сидоров или Петров.
И вот выходит журнал с описаниями приключений мифических Сидоровых и
Петровых…
Были и другие пути, основанные на влиянии, сохранившемся в аппарате ЦК и
вообще во власти. Время от времени те, кто слишком рьяно пытался расчистить
место для «русских кадров», платились карьерой. Ярким примером была судьба
партийного философа Г. Ф. Александрова — одно время главы Агитпропа и Министра
культуры СССР. Даже Сталин явно с осторожностью нащупывал здесь свою линию. Так,
писатель Симонов говорит в воспоминаниях, что однажды, когда при присуждении
Сталинских премий Маленков назвал настоящую (еврейскую) фамилию писателя,
печатавшегося под псевдонимом, Сталин оборвал его, сказав, что этого делать не
нужно. Да и позиция Симонова явно была лавированием между двух полюсов влияния.
С ещё другой стороны сложившуюся ситуацию характеризует любопытный факт,
на который обращает внимание в своей книге Солженицын. В1955 г. был переиздан
«Толковый словарь» Даля. На обложке написано: «набрано и напечатано с издания
1880-1882 гг.». Но текст, связанный со словом «жид» и производными от него —
«жидовский» и т. д., пропущен (почти целая страница).
|
|