ополит», в его тогдашнем употреблении, можно расшифровать 
как «еврейский националист, действующий противоположно интересам и политике 
партии». Космополитам приписывались попытки оказать разлагающее влияние на 
патриотизм советских граждан, ослабить целостность и прочность советского строя,
 заражая советских людей буржуазной идеологией, очернить историческое прошлое 
входящих в СССР народов. С другой стороны, понятие «космополитизма» понималось 
иногда и шире его еврейского аспекта. Так, многие научные теории, вроде теории 
странствующих сюжетов Веселовского, были осуждены как «космополитические». 
Одновременно в газетах появлялись статьи другого типа — фельетоны уже не 
политического, а бытового уровня, где описывались жульнические махинации 
какого-нибудь дельца с подчёркнуто еврейским именем и фамилией.
      Проводились и практические действия, имеющие целью перевести некоторых 
евреев с их влиятельных должностей на менее влиятельные. Я знаю собственно один 
пример: снятие нескольких евреев с должностей заведующих кафедрами, а также 
перевод нескольких других из Москвы на работу в провинцию.
      Наконец были произведены аресты. Была арестована группа врачей, 
обвинявшихся во «вредительстве» — умерщвлении под видом лечения ряда партийных 
вождей и в покушении на жизнь других, в том числе Сталина. Большинство этих 
врачей были евреи, но среди них было несколько русских. Однако, еврейский 
аспект этой акции был подчёркнут обвинениями в связях с еврейской 
благотворительной организацией — «Джойнт». Это дело было прекращено сразу после 
смерти Сталина. Все присуждённые к заключению в лагеря по делу ЕАК, а также 
находившиеся под следствием по другим делам были освобождены.
      Газетная кампания, увольнения, аресты, расстрелы… На первый взгляд, перед 
нами типичная сталинская чистка — вроде гонений на «вредителей-статистиков», 
«троцкистов», «правых уклонистов», вроде чистки в армии и в советском аппарате 
в 1936-37 гг. и т. д. Однако, присмотревшись внимательно, сразу убеждаешься, 
что здесь какое-то совсем другое явление. Совсем другой характер имели 
перемещения: из заведующих кафедрой университета — не на лесоповал, а в 
заведующие сектором института Академии Наук или другого института. Перевод на 
работу в провинцию не носил характер грубой ссылки, преддверия ареста. 
Соответствующее лицо вызывалось в Министерство, где ему, как правило, 
предлагали отправиться в какой-нибудь далёкий город, вроде Владивостока. Но 
дальше начиналось нечто в других случаях невозможное: это лицо отказывалось, 
выдвигало свои условия, и после долгих переговоров соглашалось перейти на 
работу куда-нибудь совсем недалеко, например, в Серпухов или Коломну, куда 
можно ездить из Москвы. Ещё более показательна была атмосфера, окружавшая тех, 
кто оказывался жертвой подобных мер: не созывались собрания, где их обличали бы 
во всех возможных грехах, а их коллеги каялись бы в потере бдительности, от них 
не отворачивались знакомые, на новой работе к ним относились безо всякой 
подозрительности. Странным образом, атмосфера была наполнена уверенностью, что 
никакая катастрофа здесь не грозит.
      Следует обратить внимание и на такую сторону этой ситуации. Всю кампанию 
проводили люди, имевшие большой опыт чисток, у которых образовался известный 
стандарт того, как это делается. Чтобы в данном случае всё не пошло по этому 
стандартному пути: массовые аресты всех, входящих в преследуемую группу 
населения, бесправное положение лиц, хоть как-то с ними связанных, 
многочисленные суды, десятки и сотни тысяч расстрелянных, чтобы события не 
развернулись по этому знакомому трафарету, нужны были специальные, строгие и 
точные инструкции. Иначе сработала бы привычка, уже ставшая второй натурой. 
Таким образом, мне представляется несомненным, что вся эта акция была задумана 
как действие, не обычное в предшествующей политике, по своему масштабу 
совершенно не соответствующее привычным образцам чисток, как нечто, 
принципиально от них отличное — и были приняты тщательные меры для того, чтобы 
она именно так реализовалась.
      Как же оценить то, что произошло? По-видимому, мы сталкиваемся здесь с 
первым случаем каких-то трений между партией и еврейством, с первым случаем, 
когда интересы этих сил в чём-то не совпали. То, что раньше, на протяжении трёх 
десятилетий, такая ситуация ни разу не возникла, показывает на удивительное их 
сродство. Они не совпадают, ни одну нельзя считать органом другой, но они так 
тесно связаны, что между ними ни разу не возникли хоть сколько-нибудь заметные 
трения. Наоборот, принимались тщательные меры для устранения возможных 
недоразумений: еврейская поддержка Советской власти на Западе, законы, ставящие 
антисемитов вне закона или поддержка широкой еврейской культурной и 
национальной деятельности в СССР. Когда в 30-е годы большое число евреев, 
пострадавших в рядах оппозиций, могло бы вызвать тревогу еврейства, Сталин и 
Молотов выступают с ожесточёнными нападками на «антисемитов». Всё это можно 
объяснить лишь тем, что в тот период каждая из двух сил воспринимала другую как 
для себя абсолютно необходимую, без тесного сотрудничества ни одна не могла 
надеяться достигнуть своих «целей» (понимая этот термин в том смысле, который 
мы указали в начале работы). И вот эта, казавшаяся нерасторжимой связь 
оказалась в 1948-53 гг. заметно ослабленной. Смысл произошедшего тогда 
переворота в отношениях между партией и еврейством можно видеть в том, что они 
разделились,  стали отныне выступать как две независимые силы. Независимые, но 
отнюдь не враждебные: происходившие у нас в эти годы события являются лишь 
прениями, неизбежными при размежевании двух столь мощных сил.
      Примером того, как тесно коммунистическая власть продолжала быть связана 
с еврейством, может служить история передачи американских секретов производства 
атомного оружия Советскому Союзу. Наибо