[90]
. По более позднему преданию, он родился не так, как другие люди, напротив, как 
и властелин мира (чакравартин), он сошел с небес Тушита по своему выбору, 
причем его отец не имел к этому никакого отношения. Это не непорочное зачатие в 
полном смысле слова, но мы можем говорить о партеногенезе в том смысле, что 
Суддходана не был его родителем. Согласно «Лалитавистаре», во время праздника 
середины лета Майя подошла к царю и попросила его о благодеянии, сказав, что 
она приняла восьмеричные обеты упосатхи. «О властелин людей, не желай меня... 
Да не покажется тебе недостойным, о царь; позволь мне долгое время соблюдать 
нравственные обеты»
[91]
. Это также подразумевается в «Ниданакатхе» не только по ходу повествования, но 
и потому, что там сказано, будто царица на определенный период приняла обеты 
упосатхи.


Делалась попытка обнаружить доктрину непорочного зачатия в «Махавасту» (i, 147),
 во французском переводе Барта: «Даже и в мыслях они (то есть матери 
бодхисаттв) не имеют никакого плотского сношения со своими супругами»
[92]
. Но в действительности в тексте сказано: «Даже в мыслях не возникает в них 
страсти
(рага)
к какому-либо мужчине, начиная с их мужей». «Махавасту» в действительности не 
подразумевает представлений, отличных от отраженных в других текстах, что 
доказывается обращенной к Суддходане просьбой царицы (И, 5, i, 201): «Это мое 
желание, о услада шакьев, провести ночь без тебя»
[93]
.

Именно в этой истории А.Дж. Эдмунде предлагает видеть индийское влияние на 
христианство. Он соотносит это со словами евангелиста Луки (i, 35): «Дух Святый 
найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя». Нет необходимости излагать его 
доводы, поскольку вся сила этого сравнения основывается на сомнительном 
сходстве этих историй. Достаточно ли они похожи друг на друга, чтобы навести на 
предположение о том, что евангельский рассказ представляет собой искаженное 
заимствование индийского? Окончательно оценить эту проблему можно тогда, когда 
будут приняты во внимание другие, более примечательные параллели.



Глава 4 . Детство и юность


В день рождения Бодхисатты мудрец
(иси,
на санскрите —
риши)
по имени Асита, «черный», живущий в Гималаях, замечает богов неба Тридцати трех,
 веселящихся в небе, и спрашивает, чему они так рады. Они рассказывают ему, что 
Бодхисатта родился в мире людей в селении шакьев в стране Лумбини и что он 
повернет Колесо Учения в парке Исипатана (олений парк в Бенаресе). Асита идет к 
жилищу Суддходаны и просит, чтобы ему дали посмотреть на мальчика. Шакьи 
показывают ему ребенка, он восторгается и ликует. Распознав в нем признаки 
великого человека, Асита провозглашает: «Велик он, наивысший из людей». Затем, 
вспоминая о своей смерти, он плачет, и шакьи с беспокойством спрашивают его, не 
будет ли беды для мальчика. Асита отвечает, что он не видит ничего вредного для 
мальчика: он достигнет просветления и будет проповедовать Учение; но Асита 
расстраивается, поскольку его собственная жизнь коротка и он не сможет услышать 
проповедь Учения. Мудрец возвращается и будит своего племянника Налаку. Когда 
его племянник услышит о приходе Будды, он должен пойти и расспросить об этом и 
вести благочестивую жизнь вместе с этим господином. Налака живет, сдерживая 
свои чувства в ожидании Победителя, и, когда приходит время, отправляется к 
Будде и просит принять его в монахи
(муни).


Это общее изложение, вероятно, старейшей версии истории Аситы, буддийского 
Симеона, представленной в «Налака-сутте» «Сутта-нипаты». Она являет собой 
хороший пример того, что зачастую принимают за канонический материал. Ряд 
отдельных стихотворений в этом тексте содержит прозаические вкрапления. В них 
рассказывается об обстоятельствах, при которых были произнесены стихи. Никто не 
утверждает, что они того же возраста, что и поэмы, они с тем же успехом могли 
быть созданы веками позже. В некоторых стихотворениях этого текста присутствуют 
стихотворные вставки; они четко отделены от самих стихотворений тем, что 
названы
ваттхугатха,
«стихами к истории», как в случае с этой суттой. Вопрос о датировке сутты не 
связан с вопросом о происхождении предания и его привязке к сутте. Оно, 
очевидно, более позднее, как ясно из упоминания о тридцати двух признаках; и,