плата, обещанная византийским наследником, 
привлекла на сторону нового плана и некоторых других - светских и духовных - 
главарей: их согласием Бонифаций заручился еще до того, как понадобилось 
скрепить грамоту. Свои подписи под договором о походе на христианский 
Константинополь поставили и епископы - Труаский, Суассонский, Гальберштадтский. 

      Что касается простых рыцарей и низшего духовенства, то у них предложения 
Филиппа Швабского и его греческого протеже, переданные через послов, встретили 
двойственный прием. Если одни готовы были безоговорочно последовать за 
предводителями, то других перспектива выступить слепым орудием венецианской 
олигархии все-таки сдерживала. 
      В лагере раздавалось немало протестующих голосов - рыцари говорили, что 
"никогда не согласятся; что это значило бы выступить против христиан и что они 
отправились в поход совсем не для этого, а хотели идти в Сирию". Как передает 
Виллардуэн, многие из меньшого народа предпочли даже уехать: они убегали на 
купеческих кораблях. Однажды лагерь покинули почти 500 человек - все они 
погибли в море; другая группа ушла сушей. Словом, численность крестоносцев 
сократилась. 
      И все же замыслы главарей продолжали осуществляться. Масса рыцарей в 
целом была равнодушна ко всему, кроме удовлетворения своих земных интересов, а 
к тому же в значительной своей части она вообще пребывала в неведении о сговоре,
 означавшем еще один шаг в сторону от цели предприятия. 
      Ее не посвящали в дипломатическую кухню развертывавшихся событий. 
      5.11. Новые планы и позиция папства 
      Так Крестовый поход вторично переменил свое направление. Антивизантийский 
маршрут, конечно, был избран не случайно и не в результате стечения мимолетных 
обстоятельств вроде бегства царевича Алексея, образования задолженности 
крестоносцев перед Венецией и т.д. Эти случайные и преходящие обстоятельства 
оказались в полном соответствии со всей атмосферой накалившихся взаимоотношений 
Запада и Византии. 
      Греческая империя уже более 100 лет привлекала к себе взоры крестоносцев. 
Они грабили ее и во времена Готфрида Бульонского, и во Втором и в Третьем 
Крестовых походах. Не раз Константинополь, как мы видели, оказывался под 
угрозой завоевания. Конфликты с Византией, которые сопутствовали первым трем 
Крестовым походам (да и в промежутках между ними отношения западных государств 
и Византии складывались в основном враждебно), имели глубокие причины: они 
заключались в столкновении интересов обеих сторон в Средиземноморье. Западных 
сеньоров и рыцарей раздражало и то, что Византия, мало помогая крестоносцам, 
извлекала для себя немалые выгоды из их предприятий. Она проводила собственную 
политику, рассчитанную на ослабление как католического Запада, так и 
мусульманского Востока. 
      Результатом всего этого явилось укоренившееся весьма прочно в Европе 
предвзятое мнение, будто в неудачах Крестовых походов целиком повинны 
вероломные греки. Они-де соединяются с "неверными" и сообща с ними строят козни 
ратникам Креста и государствам крестоносцев в Сирии и Палестине. 
      В определенной степени укреплению традиции недоверия содействовала 
католическая церковь. Рим в течение всего XII в. раздувал религиозное 
ожесточение против схизматиков-греков, стараясь таким образом подкрепить свои 
притязания на владычество над Византией. В высших церковных кругах на Западе 
была даже разработана особая теория, согласно которой война со 
схизматиками-православными столь же необходима и оправданна, как и с еретиками. 
Иннокентий III полностью разделял эту точку зрения: по словам английского 
хрониста Роджера Уэндоуэрского, христиане, которые отказывались повиноваться 
власти св. Петра и препятствовали освобождению Святой земли, были для папы хуже 
сарацин. К началу XIII в., когда с усилением средиземноморской экспансии 
западных государств вопрос об их отношениях с Византией встал чрезвычайно остро,
 когда сама Константинопольская империя попала в число завоевательных объектов 
европейских феодальных агрессоров, церковно-католическая пропаганда принесла 
свои плоды. Она морально и духовно подготовила, как бы заранее оправдав его, 
удар, который рыцарство, по сути с одобрения папства, вскоре нанесло 
Константинополю. 
      Разумеется, со стороны Иннокентия III и после того, как в задарском 
лагере были подписаны соглашения о походе на Константинополь, не было 
недостатка в предостережениях крестоносцам. Папа слал им многочисленные письма, 
командировал к ним своих нунциев, угрожал воинам креста анафемой, если они 
причинят вред Византийской империи. Папе и невозможно было поступать иначе: под 
сомнение снова ставился морально-политический престиж апостольского престола. 
Иннокентий III на все лады увещевал крестоносцев, чтобы они не захватывали и не 
грабили владения греков, не позволяли увлечь себя произволу случая и мнимой 
необходимости: не их дело судить о грехах Алексея III и его близких. 
      Это - на словах. А на деле папа остался верен себе: между строк своих 
грозных посланий о ненападении на христианские земли двуличный апостолик всегда 
оставлял лазейку предводителям крестоносцев, достаточную для того, чтобы они 
поняли, что смогут рассчитывать на его фактическую поддержку в случае нарушения 
жестких предписаний Рима. Мало того, папа, по существу, подстрекал их к 
нападению на Константинополь. Как же иначе можно понять его двусмысленное и в 
какой уже раз повторенное запрещение наносить вред христианам, сопровождавшееся 
такой оговоркой: "Разве только сами они [христиане. - М. З.] станут необдуманно 
чинить препятствия вашему походу или же представится какая-либо другая 
справедливая или необходимая причина, по которой вы сочтете нужным действовать 
по-другому"? 
      Историку в позиции Иннокентия III все предельно ясно. Сын Исаака II 
Ангела, договариваясь с вождями крестоносцев зимой 1203 г., брал на себя ряд 
обязательств, вполне соответствовавших видам папства. Быть может, Иннокентий 
III и не ожидал от царевича исполнения обещанного. Папа, вероятно, понимал, что 
юный прете