ый натиск конницей на врага. Армия Романа IV 
была почти полностью уничтожена. Сам император, чего никогда еще не случалось в 
истории Византии, попал в плен и был повержен к ногам султана-победителя. 
Последний вскоре отпустил знатного пленника, но результат катастрофы при 
Маназкерте оказался плачевным для империи - она утратила свои богатые владения 
в Малой Азии. Между 1078 и 1081 гг. сельджуки утвердились и в ее западных 
областях: Византия едва сумела удержать за собой немногие города на берегу 
Пропонтиды (Мраморного моря). Из окон императорского дворца в Константинополе 
теперь видны были горы на востоке, которые уже не принадлежали некогда 
могущественному василевсу (византийскому императору). 
      Византия переживала полнейшую анархию. Различные группировки феодальной 
знати, столичной и провинциальной, бесконечно препирались друг с другом и 
всевозможными интригами добивались увеличения своих привилегий и власти. На 
армию, пополнявшуюся преимущественно наемниками, полагаться было почти 
невозможно. В казне постоянно недоставало денег: с тех пор как свободные 
крестьяне сделались крепостными (париками), стал иссякать главный источник 
налоговых поступлений. Византия чем дальше, тем сильнее подвергалась дроблению 
на полусамостоятельные в политическом отношении феодальные владения. Воинские 
отряды могущественных провинциальных землевладельцев - вот от кого зависела 
теперь сила империи! Само поражение при Маназкерте явилось прежде всего плодом 
междоусобиц аристократии: иные ее представители готовы были (именно так и 
произошло в 1071 г.) на открытую измену, лишь бы удержать и умножить свои 
привилегии. Когда султан отпустил Романа IV из плена, в империи разразилась 
настоящая война феодальных клик; экс-император был вынужден сдаться на милость 
врага, который, взяв его в плен, выжег глаза бывшему василевсу. 
      Трудностями Византии, обессилевшей в войнах с сельджуками и во внутренних 
неурядицах, не преминул воспользоваться римский папа Григорий VII для того, 
чтобы поставить греческую церковь в зависимость от апостольского престола, а в 
дальнейшем подчинить ему и саму Византию. Это значительно расширило бы 
материальные ресурсы римско-католической церкви и облегчило бы папству 
выполнение его универсалистско-теократической программы на Западе. 
      Вначале Григорий VII прибег к дипломатическим мерам: летом 1073 г. он 
вступил в переговоры с василевсом Михаилом VII Дукой. Нужно, заявил папа в 
послании императору, возобновить древнее согласие между римской и 
константинопольской церквами. Однако притязания Рима встретили отпор в 
Константинополе. Тогда-то у папы и родилась мысль добиться поставленных целей 
вооруженным путем: организовать военный поход рыцарства на Восток под предлогом 
защиты христианской веры и оказания помощи православным грекам против 
мусульман-сельджуков. В виду многочисленного западного войска василевс 
наверняка поведет себя уступчивее, а там - кому ведомо, как обернется эта затея,
 коль скоро она окажется успешной? Иерусалим не столь уж далек от 
Константинополя! 
      В 1074 г. папа обратился с посланием к графу Гийому I Бургундскому, к 
германскому императору Генриху IV, впоследствии ставшему его заклятым врагом, к 
маркграфине Матильде Тосканской и, наконец, "ко всем верным св. Петра", призвав 
их выручить восточную церковь из беды и для этого принять участие в войне на 
Востоке. Григорий VII не скупился на обещания небесных наград тем, кто 
согласится воевать с "неверными". "Бейтесь смело, увещевал папа католиков в 
своих посланиях, - дабы снискать в небесах славу, которая превзойдет все наши 
ожидания. Вам представляется случай малым трудом приобрести вечное блаженство". 

      Григорий VII придавал серьезное значение затевавшемуся им предприятию. В 
своих письмах он неоднократно повторял, что собирается самолично встать во 
главе войска западных христиан и отправиться за море. Такой проект не мог не 
вызвать благоприятный отклик у "голяков" и "безземельных", которые с одобрения 
папства уже до того выступали под религиозным знаменем против арабов. "Я верю, 
- писал папа Матильде Тосканской, - что в этом деле нам окажут содействие 
многие рыцари". 
      Разумеется, лозунги защиты христианской веры от поганых (язычников) 
представляли собой лишь маскировку: намерения Рима не имели ничего общего со 
спасением христианства, о чем папу никто и не просил. Вообще религиозные 
интересы, которые Григорий VII столь настойчиво выпячивал на передний план в 
своих посланиях, в глазах этого церковного политика никогда не играли 
первенствующей роли. Если того требовали политические интересы Рима, папа не 
находил нужным настаивать на каких-либо принципиальных различиях между 
христианством и исламом: в 1076 г. в письме к князьку алжирского города Бужи 
аль-Насиру Григорий заявил даже, что "мы и вы веруем в одного Бога, хотя и 
разными способами" 
      Подлинный смысл проекта войны с сельджуками был иной: вернуть греческую 
церковь в лоно римской, расширить сферу влияния католицизма, насильственно 
включив Византию в орбиту папского воздействия, и овладеть богатствами 
греко-православной церкви. 
      Благочестивые призывы папы, по сути, предвосхищали лозунги будущего 
Крестового похода. Вероятно, эти призывы встретили понимание у рыцарства. Во 
всяком случае, сам папа в конце 1074 г. уверял германского императора Генриха 
IV, что ему, папе, удалось уже собрать армию из 50 тыс. итальянцев и французов 
для заморского предприятия против язычников. Папу поддерживали, в частности, 
некоторые феодальные магнаты Южной Франции, такие, как Гийом Бургундский и 
Раймунд Тулузский. 
      Однако Григорий VII не сумел провести в жизнь свои замыслы. Начавшаяся 
борьба с германской империей надолго отвлекла его внимание от Византии. Тем