ны помнить, что над нами существует и другой судья, которому война 
отвратительна, а
борьба народов отнюдь не кажется захватывающей драмой.
И тогда становится ясно, что ответ на вечные вопросы еще не найден.
Глава 7
ЗДОРОВЬЕ ЭХНАТОНА УХУДШАЕТСЯ
Возможно, чтобы произвести впечатление на посланцев, фараон организовал
юбилейные празднества, о которых говорится в надписи на стеле, ныне хранящейся 
в
Оксфорде. Праздник был посвящен тридцатой годовщине с момента объявления его
наследником трона, самому Эхнатону тоже исполнилось тридцать лет, получается, 
что он
был объявлен наследником в день своего рождения.
Кроме того, фараон понимал, в каком положении оказалась его страна, поэтому он
постарался дипломатическими средствами умиротворить мятежных царей. Однако не
похоже, чтобы царь полностью оценил масштабы той катастрофы, которой стала для 
Египта
неизбежная теперь потеря Сирии.
Он не мог заставить себя поверить в то, что сирийские властители обманывают его,
 и
уж никак не предполагал, что его дурачат такие люди, как Азиру. Только когда 
перестала
поступать дань, он с большим опозданием понял, какая беда его постигла.
Подобные мысли, вероятно, привели фараона в полное отчаяние; можно представить,
как он ежедневно падал ниц перед высоким алтарем Атона и мучился от бессонницы 
на
своем царском ложе.
Похоже, что Эхнатон возлагал особые надежды на некоего Бикхуру, который
представлял Египет в Палестине. Но вскоре царь получил известия о бегстве 
посланника и
затем узнал, что Бикхура убит. Тогда же поступило сообщение, что Библ пал, и 
можно
только надеяться, что благородный воин Рибадди не дожил до этого дня. Одно за 
другим
поступали известия о капитуляции других важнейших египетских крепостей, и все 
еще
приходили патетические просьбы о помощи из других городов, которые пока 
удавалось
удерживать.
Эхнатону исполнилось тридцать, но казалось, все скорби мира лежат на его плечах.
 Его
тело было немощным и дряблым, а лицо худым и озабоченным, возможно, в его 
глазах
появилось то затравленное выражение, которое обычно свойственно тем, кто 
отягощен
невзгодами.
Вероятно также, что он на самом деле страдал от разрушающей его болезни и не 
раз
чувствовал себя на грани безумия. Его голова по ночам пылала от тягостных 
мыслей и
пронзительного чувства вины за то, что он потерпел поражение.
Мольбы сирийцев о помощи смешивались в его мозгу с молитвами, обращенными к
Атону. Сквозь пение хоров, восхваляющих сладость жизни, до него доносились 
голоса
предков, призывавших его с Западных холмов оказать помощь верным союзникам. 
Разве он
мог теперь находить утешение в созерцании деревьев и цветов? Разве он мог 
произносить
«мир», когда глаза застилало багровое зарево?
Душевное состояние фараона и его поведение теперь не могли не вызывать
беспокойства даже у тех вельмож, которые привыкли слепо следовать за своим 
повелителем.
Неистовствуя в своем поклонении Атону, Эхнатон теперь повелел, чтобы и имена 
других
богов претерпели ту же самую судьбу, что и имя Амона, и были стерты во всех 
надписях
повсюду в стране.
Этот приказ так и не выполнили, но в храмах Карнака, Мединет-Абу и множестве
других сохранились следы долота, с помощью которого стирались со стен имена 
Птаха,
Хатхор и других божеств. Их сменили оскорбительные, обезличивающие надписи 
«боги».
Этих действий оказалось достаточно, чтобы провинции, где люди продолжали с
любовью относиться к старым богам, взбунтовались. Стирание имени Амона, вообще 
говоря,
было жестом, направленным против коллегии жрецов, и мало кого задевало, кроме 
жителей
Фив.
Но преследование многочисленных жрецов всех других божеств всколыхнуло всю
страну и нанесло удар по благополучию уже не одного, а сотен городов. Разве 
добродушный
старый мастер Птах со своим молотом и долотом заслужил, чтобы его стерли в 
порошок?
Нужно ли. было сбрасывать с ее божественного престола красивейшую, грациозную 
Хатхор,
Венеру Нила?
Разве следовало изгонять Хнума, гончара с головой козла, который жил в пещерах
Катаракта, с Элефантина; таинственного шакала Упуата из сердец жителей Абидоса; 
или
древнего крокодила Себека с кораблей и полей Омбоса?
В каждом городе был собственный бог, и каждому богу прислуживали свои жрецы;
лишь в безумии фа