зателем статуса становится владение участками пахотной земли. 
Соответственно меняются и статусные приоритеты: «младший» способ существования, 
привычный для полукочевых скотоводческих сообществ, где главным способом 
повышения собственной «цены чести» является удачный рейд к соседям за скотом и 
металлом, уступает место «старшему», основанному на праве наследования 
«хорошей» земли. Оборона сельхозугодий требует иных способов ведения войны: 
место малочисленных разбойничьих дружин занимают «правильные» во всех 
отношениях гражданские ополчения. Наступает эпоха гоплитов. Близлежащие общины 
объединяются для совместной обороны и экспансии, по всей Греции возникают 
синойкизмы, и обеспеченный продовольствием и более безопасными условиями 
существования прирост населения буквально в течение полутора веков создает 
проблему нехватки земли на еще недавно крайне слабо заселенной территории. 
Количество населенных греками городов увеличивается в два раза по сравнению с 
предшествующим IX веком (220 против ПО1). Начинается также и активная внешняя 
колониальная экспансия, ведущую роль в которой играют, по всей вероятности, 
младшие ветви аристократических родов.
    В этой ситуации военная аристократия принимается напряженно искать способы 
легитимации совершенно нового и непривычного для нее способа существования. 
Если проводить аналогии с эддической и скальдической традициями, то для 
откровенно ориентированной на «младшую» модель греческой аристократии «темных 
веков» оптимальными литературными формами должны быть, во-первых, ритуальные по 
природе и происхождению микроэпосы, закрепляющие ту или иную матрицу обретения 
нового воинского статуса, а во-вторых — «воспевания» конкретных воинских удач и 
заслуг, которые служили бы средством накопления воинского фар-на, как 
индивидуального, так и локально-группового.
См.  [de Polignac 1995 4|

Греки

217

    Но ситуация меняется, и со сменой способа существования видоизменяются как 
значимый социальный опыт, так и средства его передачи. Бывшие «большие дома» 
превращаются в храмы местных культов, стягивающие вокруг себя разрозненное 
когда-то население и структурно «организующие» территорию будущего полиса, 
четко маркируя центр, границу между возделанной и «пастушеской» землей и 
границу между «своей» землей вообще и хто-нической «чужбиной» (см.: [de 
Polignac 1995: 32—59 et passim]). И точно так же эпос покидает обжитую 
территорию ритуально ориентированных малых форм, группирующихся по преимуществу 
согласно «функциональному» принципу («убийства», «угоны скота», «похищения», 
«первые подвиги» и т.д.), и выходит на простор широкой циклизации, построенной 
либо на биографическом (как в ряде западноевропейских традиций1), либо на еще 
более усложненных, демонстративно изысканных композиционных принципах (как у 
Гомера)2.
    Локальные эпические традиции, как и локальные культы, нуждаются в сведении 
в единую общезначимую систему (хотя бы на уровне синойкизма, а в перспективе и 
на «общенациональном» уровне). Странствующий сказитель, профессиональный 
«сплета-тель песен», становится важен в несколько ином, чем прежде, качестве: 
бывшие локальные элиты хотят позиционировать себя на куда более широком уровне. 
Аэда, импровизатора ситуативно значимых песен, сменяет рапсод, собирающий 
воедино разрозненные когда-то локальные циклы. Если для культуры «младших» 
слава самоценна и связана прежде всего с индивидуальной судьбой, то для 
«старших» самой актуальной задачей становится проблема легитимности и 
«наследования славы». Создание общей, относительно непротиворечивой традиции 
позволяет местным аристократиям вписывать свою — уже семейную! — историю в 
сюжеты космической значимости3. Категория «божественности», связанная
1	См. главку «Нарратив, протагонист, судьба» в «скифском» разделе.
        2	Здесь и далее речь, естественно, идет всего лишь об одной из многих
составляющих «литературного процесса» — хотя и не о самой последней из них
по значимости.
        3	Следует ли считать случайностью или результатом некой стихийно воз
никшей тяги «к общегреческому единству» тот факт, что примерно с этого же
времени начинается бурный расцвет разного рода игр — Олимпийских, Немей-
ских, Истмийских и т.д.? Сугубо воинско-аристократические по происхожде
нию «виды спорта» служили здесь средством «гадания о фарне» и демонстра
ции оного перед лицом «чужих и равных». Не случайно и столь ревностное
внимание участвующих в играх аристократических родов к моментальной
фиксации всякой одержанной победы со вписыванием ее в логику локальной
и семейной мифологической генеалогии. Этой цели и служила хоровая лири
ка: Пиндар мог позволить себе капризничать, не выполнять заказа