лучшем случае — один из дюжины значимых 
военачальников, имеющих право подавать голос не только

Греки			195
на общевойсковом собрании, но и на заседаниях ахейского «генерального штаба». 
Заявляя о своем праве на передел добычи в шатре воинского совета, Агамемнон тем 
самым провоцирует Ахилла на одну из двух реакций, любая из которых 
автоматически лишит последнего права претендовать на высокий мужской статус. 
Если Ахилл смирится с потерей Брисеиды (даже при условии последующей 
компенсации, о которой пока не идет и речи), то он тем самым признает, что 
юрисдикция Агамемнона над ним самим и над его дружиной носит не случайный и 
временный, а постоянный и обязательный характер, и фактически вступит с ним в 
отношения, в чем-то подобные раннесредневековому вассалитету. Если же он 
попытается отстоять свое право на часть/честь тем единственным способом, 
который позволит ему противостоять Агамемнону как минимум на равных — то есть 
при помощи меча, — тем вернее он окажется привязан к маргинальной роли 
«младшего сына», нарушив статусный характер «совета мужей» и исключив себя из 
статусного пространства.
    Надо отметить, что конфликт этот развивается постепенно. Поначалу Ахилл 
пытается настоять всего лишь на том, чтобы компенсация Агамемнону была 
произведена позже, в тройном или четверном размере, но только тогда, когда 
«дарует Зевс крепкостенную Трою разрушить». Агамемнон, однако, усматривает в 
этом прямое покушение на свои права, причем не только и не столько на права 
имущественные, сколько на «честь», на долю в удаче, которая должна 
подтверждаться при всяком возможном случае и выражаться через долю в добыче. 
Агамемнон в начале конфликта тоже вроде бы не намерен задевать Ахилла особо: он 
всего лишь подтверждает свое первоочередное право мл любую взятую в пределах 
его командирской юрисдикции добычу, — в чьей бы палатке она в данный момент ни 
находилась. И Ахилл звучит здесь наравне с любым другим басилеем:
Если ж откажут, предстану я сам и из кущи исторгну Или твою, иль Аяксову мзду, 
или мзду Одиссея; Сам я исторгну, и горе тому, пред кого я предстану!
(I, 137-139)
    Но Ахилл горячится всех более и даже прямо заявляет о своем желании 
отложиться от общего дела и вернуться домой, во Фтию: тем самым он подтверждает 
свое право на VOOTOC,, на возвращение домой, право, которое имеет не только 
прямой, сюжетный, но и ритуально значимый смысл: юный воин, вернувшийся с войны 
и тем самым заявляющий о прохождении юношеской инициации, получает возможность 
претендовать на самостоятельную мужскую
7*

196

В. Михайлин. Тропа звериных слов

роль и на отцовское наследство, если он старший сын. Ахилл — сын единственный.
    Эти его претензии, в свою очередь, раздражают Агамемнона, «отца войны», и 
он пытается не выпустить Ахилла из-под контроля, поставив его на место сразу 
двумя способами. Во-первых, он прямо тычет ему в лицо отсутствием «доли в 
совете», характеризуя его как фигуру откровенно маргинальную («Только тебе и 
приятна вражда, да раздоры, да битвы» — I, 177'), а во-вторых, обозначает свое 
намерение компенсировать потерю собственной доли именно за счет доли Ахилла. 
Тем самым претензии последнего на почетный VOOTOC,, который можно было бы 
рассматривать как прохождение инициации, лишаются основания. Ахилл будет лишен 
чести/части в общей удаче, его возвращение не будет благим и не даст ему права 
претендовать на высокий мужской статус.
    Итак, по всей видимости, Агамемнон ставит Ахилла в безвыходное положение. 
Потеря доли во взятой добыче равнозначна радикальному умалению воинского 
статуса, «разжалованию из героев»: без чести не будет славы. Именно об этом 
Ахилл говорит матери:
Матерь! Когда ты меня породила на свет кратковечным. Славы (xip.f|v) не должен 
ли был присудить мне
                                          высокогремящий Зевс Эгиох? Но меня 
никакой не сподобил он чести! Гордый могуществом царь, Агамемнон меня 
обесчестил
Подвигов бранных награду похитил и властвует ею\
(I, 353-356)
    (Перевод Гнедича в случае со «славой» — т(цт| в данном контексте, вероятнее 
всего, нельзя признать удачным. Речь все же идет именно о чести, соотносимой 
как с долей во взятой добыче, так и с теми почестями, которые воздаются богу 
или герою в выделенные ему дни на выделенной ему территории и выражаются в том 
числе и в особом посвященном ему участке земли (teuevog) (см. [Надь 2002: 
182-184]).
    В тех же самых категориях изъясняется и Фетида, требующая у Зевса, чтобы он 
даровал победу троянцам до тех пор,
...доколе ахейцы
Сына почтить не предстанут и чести его не возвысят
    ' То есть теми же словами, которыми отец-Зевс корит своего «нелюбимого» 
сына Ареса (VI, 891)
    
Греки

197

     (6oiv ТЕ ? тщя — букв  «увеличат его честь/часть». — В.М.).
(I, 509-510)
    В категориях древнеирландского права речь буквально шла бы об увеличении 
«цены чести» Ахилла, как несправедливо (несоразмерно его врожденному и 
благоприобретенному «счастью») обойденного вниманием при переделе добычи.
    Однако если до эпизода с переделом добычи Ахилл воплощал в себе едва ли не 
все возможные воинские ипостаси, то после «исключения