го жертвенника, действительно образовывал подобие мировой оси — 
но семантика этой оси была диаметрально противоположна семантике «мирного» 
мирового дерева, сохраняя один-единственный общий смысл: смысл совершаемого 
жертвоприношения. «Мирные» скифские жертвы, животные, задушенные «петлей 
Варуны» без пролития крови, обеспечивали связь с «домашним» фарном на базовой, 
культурной территории, которую ни в коем случае нельзя было осквернять 
магически не совместимыми с ней атрибутами внешней, маргинально-воинской зоны 
(кровавым убийством, обнаженным железным оружием и т.д.). Мясо жертвы варили 
при этом в желудке жертвенного животного, сжигая в огне также и кости — так, 
чтобы не оставить потенциально «нечистых» остатков [Геродот IV, 61]1.
         1 Рационализация Геродота относительно того, что в Скифии так мало 
дерева, что жертвенное мясо приходится варить на костях самого животного, явно 
несостоятельна, как и многие подобные же рационализации. Во-первых, на сырых 
костях только что умерщвленного животного в принципе невозможно что бы то ни 
было приготовить. Во-вторых, в следующей же, 62-й главке четвертой книги 
Геродот говорит об огромных, подновляемых каждый год кучах хвороста (3 на 3 
стадии), на которых скифы приносят жертвы «Аресу»,
     
Скифы	1_69
    Для обеспечения же «боевого» фарна, «доли младшего сына», совершается 
кровавое жертвоприношение, при котором даже тепловая обработка жертвенного мяса 
не обязательна. Посредничающей инстанцией является все то же дерево, 
присутствующее в виде огромных куч хвороста, который, судя по всему, поджигался 
только в крайних случаях (вроде царских похорон — ср. обгоревшие деревянные 
погребальные постройки в ряде «царских» курганов)1, если вообще когда-нибудь 
поджигался. При человеческих жертвоприношениях жертве отрубают правую руку с 
плечом, очевидно, семантически эквивалентную задней, толчковой ноге копытного 
животного. Следует заметить также, что «жертвенники Ареса» находятся на 
периферии скифских территорий (т.е. в маргинальной зоне), где здесь о 
соблюдении ритуальной чистоты никто не заботится (Геродот особо оговаривает, 
что и руки, и трупы жертв остаются лежать там, где упали).
    Напомним, что меч в данном случае отмечает «ось жертвоприношения», и сама 
металлическая и хтоническая природа этой оси (меч явно втыкается в землю или в 
алтарь без «экранирующих зло» ножен) свидетельствует о том, что в качестве 
адресата в данном случае выступает «цельнометаллическое» героическое воинское 
божество, реконструируемое для всей индоевропейской традиции. Очевидно, именно 
оно и почиталось «в образе меча».
    «Звенящие» металлические скифские навершия2, находимые обыкновенно в 
курганных погребениях вместе со скелетами убитых в честь умершего лошадей, 
очевидно, также являются маркерами кровавого воинского жертвоприношения, 
отсылая к реалиям, семантически близким к ваджре ведического Индры1.
    О смысле троекратного повторения сцены терзания коней грифонами уже 
говорилось выше: согласно представленной здесь точ-
что никак не свидетельствует о недостатке топлива. На мой взгляд, важнейшей во 
всей 61-й главке является фраза о том, что «бык сам себя варит», — что при 
общей иранской зацикленное™ на ритуальной чистоте вполне логично характеризует 
«мирную» жертву. У Геродота сказано также, что посвященную богу часть мяса 
(вероятнее всею, те же бедра) жрец по окончании варки бросает прямо на землю 
(то есть мясо уже считается чистым, ибо не оскверняет собой земли). На землю же 
бросаются и вареные внутренности — то есть та часть туши, которая в 
маргинальной зоне, при кровавом жертвоприношении и приготовлении мяса, на 
открытом огне (без воды!) досталась бы «псам».
        1	А также упомянутые у Геродота обычай «набивки желудков» покойни
кам семенами растений и травами; чучела всадников в почетном карауле у
кургана; «погребение» проштрафившихся жрецов в горящем хворосте.
        2	Снабженные при этом явными маркерами фарна (орлы, пахчиры, бара
ньи волюты) и кровавого жертвоприношения (грифоны, конмшые в жертвен
ных позах).
        1 Данный вопрос станет предметом самостоятельного рассмотрения в 
планируемой совместно с Сергеем Труневым работе «Валжра и фар»».
    
170	В  Михаилин   Тропа звериных слов
ке зрения, они отвечают трем пройденным владельцем пекторали «балцам», и 
соответственно все три, вместе взятые, означают обретение им высшего возможного 
воинского ранга — ранга военного вождя
    Единственное, о чем осталось упомянуть в пределах нижнего фриза пекторали, 
так это о симметрично помещенных на обеих его оконечностях парах сидящих 
головой друг к другу кузнечиков В контексте свойственного всему нижнему фризу 
нарастания атональности от края к центру эта парная композиция выглядит 
совершенно безмятежной и лишенной динамики: здесь никто никого не терзает, 
фигурки даже не соприкасаются между собой, они равны по «породе» и статусу и 
находятся в позе полного покоя Однако в построении нижнего фриза есть и еще 
одна, семантически куда более значимая закономерность- от края к центру фриза, 
наряду с нарастанием атональности, идет нарастание семантики «возраста» и 
воинского статуса, чтобы закончиться кульминацией последнего жертвоприношения. 
В этом смысле пару кузнечиков можно рассматривать как маркер «детского», 
«мальчишеского» статуса, предшествующего даже отроческой, «щенячьей» стадии. 
Чем обусловлен выбор именно кузнечиков в качестве семантически значимого 
элемен