что все происходящее в данном городе санкционировано им и ни кем иным. Ссылки 
на то, что солдат — существо грубое, и поди останови его в захваченном городе — 
чушь, нелепая выдумка недобросовестных биографов этого командующего. Что бы там 
ни происходило, но публичный расстрел на городской площади пяти-шести 
зачинщиков насилия или просто насильников, пойманных на месте преступления, — 
надежнейшая гарантия того, что отныне город может спать спокойно. Следовательно,
 проблема состоит не в солдатском произволе, а в особенностях личности того, 
кто принимает решения.

Все вышесказанное в полной мере касается многих подробностей царствования Ивана 
Грозного, которого одни историки считают кровавым чудовищем, русским Нероном, 
другие — воплощением идеи безграничной свободы, третьи — трусливым и недалеким 
тираном, четвертые — рачительным хозяином и приумножителем богатств земли 
Русской, пятые — психически нездоровым человеком, глубоко страдающим от 
проявлений своего страшного недуга в минуты прояснения сознания и т.д.

Прежде всего, конечно, нужно, оценивая чьи бы то ни было деяния, отрешиться от 
понятий «свой» или «чужой». Подросток, зарезавший прохожего за то, что тот 
отказался дать ему закурить, совершил деяние, заслуживающее смертную казнь, и 
не имеют никакого значения ни страна, где это произошло, ни семья, в которой он 
воспитывался, ни его оценки в классном журнале. Значение имеет, в данном случае,
 преступление, а не тот, кто его совершил…

Биографию Ивана Грозного можно разделить на два периода: до смерти его первой 
жены Анастасии и после этой смерти, когда миру вдруг предстал совершенно иной, 
новый человек, у которого, если сравнивать его с прежним Иваном IV, как 
говорится, «поехала крыша». Да, он проводил довольно жесткую политику, да, он — 
дитя своего времени, и потому нет нечего удивительного в его поощрении 
казанской или астраханской резни после взятия этих городов, как нет ничего 
удивительного в казнях политических противников, явных или мнимых. Там, по 
крайней мере, наличествовали логически обоснованные мотивы, но вот после смерти 
жены его поведение во многом можно назвать неадекватным.

Он начинает убивать всех подряд, и лично, и с помощью своих подручных. Его 
жертвами стали: преподобная Мария с пятью сыновьями, Иван Шишкин с женой и 
детьми, князь Дмитрий Овчинин, князь Дмитрий Кашин (убит на пороге церкви), 
князь Михаил Репнин (убит во время чтения Евангелия), Дмитрий Курлятев с женой 
и малыми детьми, священник Благовещенского собора Сильвестр, советник Алексей 
Адашев, а также князья суздальские, ростовские, ярославские, полоцкие и т.д.

В то же самое время он заявляет: «Чтобы охотиться на зайцев, нужно множество 
псов; чтобы побеждать врагов — множество воинов; кто же, имея разум, будет без 
причины казнить своих подданных!»

В том-то и дело, что без причины, просто так, от плохого настроения или 
головной боли. Бесспорно, для поддержания должного порядка в стране казни были 
необходимой мерой, но неужели трудно было находить людей, действительно 
заслуживающих наказания за свои деяния? Думается, что их было вполне достаточно,
 и тем не менее…

Он хорошо понимал необходимость демонстрации жестокости, которая как бы 
подтверждает естественность, природность существующей власти. Например, в 
Османской Империи была своеобразная норма, — 250 публичных казней в месяц, — 
которая была призвана поддерживать на должном уровне престиж власти.

Видимо, масса усматривает в жестокости своего правителя нечто подспудно 
желаемое ею, вынашиваемое, но нереализованное из-за страха наказания или вообще 
недостатка силы духа.



КСТАТИ:

«Есть много жестоких людей, которые чересчур трусливы для жестокости».

Фридрих Ницше



Так уж повелось, что масса склонна принимать гуманность правителя за его 
слабость, а вот чего-чего, но слабости она не простит своему «отцу». Кроме того,
 гуманность абсолютно чужда массе, поэтому при контакте с ее (гуманности) 
проявлениями масса испытывает лишь негативные эмоции, что нельзя не учитывать 
тем, кто собирается его руководить.

Например, с точки зрения Зигмунда Фрейда, психология лидера резко отличается от 
психологии других членов социальной группы. Он не имеет эмоциональных 
привязанностей к кому-либо, кроме себя. Он никого не любит, кроме себя, он 
самоуверен и независим, он обладает определенными качествами, непостижимыми на 
уровне бытового сознания, и поэтому он становится общим идеалом — «Я».