Ему вовсе не обязательно быть лучше, умнее, благороднее других, но все его 
поступки, даже явно негативные, воспринимаются массой в совершенно ином ключе, 
чем если бы их совершил кто-то из «простых смертных».

А если ко всему этому добавить еще и мощную харизму, которой, несомненно, 
обладал царь Иван Васильевич…



ФАКТЫ:

В июле 1570 года он устроил в Москве очередную образцово-показательную казнь. 
На глазах у огромной толпы, запрудившей Китай-город, в течение двух часов две 
сотни человек были разрублены на части, распилены пополам или сварены живьем. 
Дети и жены казненных были тут же утоплены, как котята.

И вот царь поднимается на липкий от крови эшафот и обращается к толпе:

— Народ! Скажи, справедлив ли мой суд? «Народ» разразился радостными криками:

— Справедлив! Справедлив, батюшка-царь! Дай Бог тебе долго жить!

Но и это еще не все. Посаженный на кол боярин, умирая в нечеловеческих муках, 
присоединился к ликующему хору:

— Боже, храни царя! Даруй ему счастье и спасение!



Этот случай универсален. Такого уровня «народ» совершенно одинаков в своих 
проявлениях и в России, и в Испании, и в Германии, и в Мексике, конечно, только 
такого уровня, называемый не иначе как «чернью». Между прочим, и во все 
времена…

В конце 1564 года царь демонстративно покидает Москву и поселяется в 
Александровской слободе, откуда он присылает две грамоты: одну — Думе, вторую — 
для принародного оглашения населению Москвы. Оба документа обвиняли бояр в 
сопротивлении власти, корыстолюбии и государственной измене, а посему на Думу, 
дворян, священников и прочие власти объявлялась опала. А вот на «простой народ» 
— никакой опалы и никакой царской обиды, только от дел царь удаляется…

Парод пришел в ужас и тут же снарядил посольство, которое должно было умолить 
государя вернуться, при этом заверив его во всесторонней поддержке в его святой 
борьбе с врагами Отечества.

Получив таким образом неограниченные полномочия, Иван развернул невиданный 
доселе массовый террор. Был создан и надежный режущий инструмент — особая 
структура, получившая название 
опричнины. Это был прообраз современных полицейско-карательных служб, своего 
рода государство в государстве, игнорирующее его законы и обычаи, имеющее 
практически неограниченные права и подчиняющееся только одному человеку — царю.

Страна была разделена на две неравные части. Одна из них, меньшая, но более 
богатая, поступала во владение новой структуры и получила название «опричнины», 
а другая — «земщины». Опричнине, кроме лучших улиц Москвы, достались 20 городов 
с уездами, причем самые богатые, ну а земщине— поболее, конечно, но победнее, 
похуже.

Соответственно и все подданные царя, а если точнее, его рабы (как заведено в 
восточных деспотиях) были четко разделены на первый сорт — опричников, и второй 
— всех остальных.

Первый сорт имел огромные преимущества перед вторым буквально во всех сферах 
бытия и. разумеется, широко использовал эти преимущества в соответствии со 
своими моральными качествами. А качества, конечно, были именно того уровня, 
который соответствовал этим людям с улицы — в полном смысле этого слова.

Это были подонки общества, беспредельщики, выражаясь современным языком, 
которые вдруг получили неограниченную власть над тысячами и тысячами земцев, 
которых можно было совершенно безнаказанно грабить, убивать, подвергать 
всяческим унижениям — по наскоро сфабрикованным обвинениям, а то и вовсе без 
оных. Чем не светлая мечта отребья всех народов и во все времена?

Это была шоковая терапия «от Ивана Грозного», и, надо сказать, организована и 
проведена она была блестяще. Как он, должно быть, наслаждался, поставив над 
чванливыми боярами безродную чернь, которая могла, при желании, отнять их 
имущество, изнасиловать жен и дочерей, пытать, убивать… Это весьма напоминает 
ситуацию в сталинских лагерях, когда политических заключенных, этих профессоров,
 главных инженеров, знаменитых артистов, генералов, содержали вместе с ворами и