Он писал эти очерки на протяжении, примерно, трех-четырех лет, уже будучи моим 
соседом по двору. Навещая его, я имел возможность наблюдать, как постепенно 
растет стопка исписанных им общих тетрадей. На вопрос об их содержании 
Профессор дал весьма уклончивый ответ, из чего я сделал вывод о том, что здесь 
идет речь о мемуарах сугубо интимного свойства.

Однако незадолго до своей мученической кончины Профессор по собственной 
инициативе завел разговор об этих тетрадях.

— Честно говоря, я не знаю, что мне с ними делать, — сказал он. — Это, в 
некотором роде, взгляд на историю человечества… даже не со стороны, нет… а с 
изнанки, что ли… взгляд абсолютно ненаучный… Вызывающий… пошлый и примитивный с 
точки зрения официальной истории… Между прочим, — добавил он, покачивая крупной 
головой, — этот пресловутый принцип историзма — бред, чушь собачья! Принцип… 
Какой там, к дьяволу, принцип? История — самая беспринципная из всех наук, 
да-да!

— Выходит, — заметил я, — что Вы, профессор, писали все это лишь для 
собственного удовольствия… спустить пар…

— В принципе — да… Впрочем, нет… нет, не только для собственного… Мне бы очень 
хотелось доставить этим безумным опусом удовольствие тем десяткам, сотням, а 
может быть, и тысячам людей, не страдающих комплексами и не признающих 
стереотипов в качестве норм бытия.

— Так давайте издадим!

— А под чьим именем, позвольте спросить? Я ведь не могу себе позволить таким 
образом перечеркнуть все, что делал до сих пор, чему учил своих последователей, 
в чем убеждал оппонентов… Нет, так я не могу…

— Псевдоним.

— Ах, что в лоб, что по лбу. Вот если бы некто, вполне реальный и вполне 
успешный, согласился… как бы это сказать… озвучить меня от своего вполне 
достойного имени…

— Если вы имеете в виду вашего покорного слугу, то благодарю за честь, однако 
пользоваться чужим как-то не приучен.

— Вы что, так ничего и не поняли?

— Понял, дорогой профессор, все я понял, и весьма благодарен за честь… Но… 
дайте мне немного времени.

— Зачем?

— Подумать.

— Это далеко не всегда плодотворно, если верить фактам истории.

На этом закончился один из последних наших разговоров…

Совершенно верно, господин профессор, совершенно верно: раздумье далеко не 
всегда плодотворно. Шекспир точно подметил: «Так трусами нас делает раздумье, и 
начинанья, взнесшиеся мощно, теряют имя действия».

Что поделать, мы зачастую раздумываем над тем, что нужно принимать как данность,
 и безоговорочно верим тому, над чем нужно ох как поразмышлять…

Описанные выше события лишают меня права на разумную трусость и не оставляют 
выбора. Посмертные записки профессора N будут изданы при любых обстоятельствах.

Хочу разочаровать вероятных следопытов: некоторые ключевые ситуации достаточно 
умело трансформированы, так что вычислить с абсолютной точностью имя Профессора 
вряд ли возможно. А Костю я закамуфлировал особенно тщательно, так что если 
найдутся желающие свести счеты с его семьей, пусть выкусят все, что им положено.


Пусть каждый обретет то, чего заслуживает.

Каждому — свое.

И воздадим должное славной музе истории — Клио, и не будем по-мелочному 
придираться к ней, а тем более упрекать за легкомыслие, памятуя о том, что, как 
говорил великий Гете, «лучшее, что мы имеем от истории, — это возбуждаемый ею 
энтузиазм».