Лишь через полторы недели его случайно обнаружили в лесной чаще километрах в 
семидесяти от города. На нем были только домашняя вельветовая куртка и 
клетчатая рубаха-«ковбойка». Нижняя часть туловища оголена. Гениталии отрезаны 
и вложены в правую руку. Лицо, левая рука и ступни ног сильно пострадали от 
ожогов. Видимо, применялась паяльная лампа, как невозмутимо заметил Костя, 
рассказывая мне о страшной находке тамошнего лесника.

— Следствие уже началось? — спросил я, еще плохо представляя себе суть 
происшедшего.

— Следствие?! — вдруг взорвался Костя. — Следствие ему подавай! Ты что, совсем 
при…бацаный?! Тебя устроит, если это дело повесят на какого-то бедолагу бомжа? 
Тебя устроит то, что он во всем сознается, а вот до суда не доживет, потому как 
помрет от сердечной недостаточности? Следствие ему вынь да положь! Ладно… 
Достал ты меня… Если хочешь как-то помочь делу, лучше выйди-ка во двор да 
расспроси баб о том джипе. Цвет, особые приметы. В идеале — номер. И про тех 
двоих отморозков. Вот, — протянул он мне пачку фотографий, — может, узнают…

Бабы сразу узнали тех двоих. И номер джипа запомнили.

Получив эти данные, Костя поспешно уехал.

А я вдруг ощутил нарушение резкости в глазах и сильную тошноту. Спустя три 
недели выяснилось, что это был инфаркт.

А Профессора похоронили как жертву несчастного случая.

Оказалось, что во время загородной прогулки он нечаянно наступил на конец 
оборвавшегося провода высоковольтной линии. Вот так.

В больницу, где я задним числом излечивался от перенесенного удара, Костя 
приходил очень часто, принося неизменный кефир и цитрусовые. Но однажды он 
явился с палкой сырокопченой колбасы и бутылкой коньяку.

— Я беседовал с доктором, — сказал он. — Тебе можно. В разумных пределах; 
естественно. А тут такой повод…

Он откупорил коньяк и наполнил стаканы: мне на четверть, себе — до края.

Я понял, какой именно повод он имел в виду. У меня в палате был телевизор. В 
утренних новостях сообщалось о скоропостижной смерти депутата, того самого. 
Диагноз — сердечная недостаточность.

Будто прочитав мои мысли, Костя качнул головой в сторону телевизора и сказал:

— Теперь-то мы можем с полным на то правом помянуть нашего друга. Только лишь 
теперь.

Мы выпили за царствие небесное для Профессора, поговорили о разных пустяках, 
после чего Костя попросил проводить его до ворот больничного сада.

Вот там я и узнал о том, что скоропостижный финиш жизненного марафона депутата 
состоялся отнюдь не в рабочем его кабинете, о чем скорбно сообщил телеведущий, 
а в совсем ином, отдельном кабинете одного из ночных клубов с весьма 
сомнительной репутацией.

— Прилег с устатку, — ровным голосом проговорил Костя, — и на тебе: сердечная 
недостаточность… Бог не фраер, он все видит.

— Бог?

— Бог, — отрезал Костя. — Бог. Иначе как объяснить, что сегодня, три часа назад,
 тот самый джип неожиданно теряет управление, да еще как раз на середине моста, 
пробивает чугунные перила и грохается в реку? Ни один не всплыл. Двери 
оказались заблокированными…

— Все-то ты знаешь.

— Озарение.

Он улыбнулся, обнял меня и исчез.

Три недели спустя он погиб, выполняя, как сообщили его семье, особо важное 
задание по обеспечению безопасности родной страны. Хоронили его в закрытом 
гробу.

А осенью я при уже известных читателю обстоятельствах стал обладателем тетрадей 
Профессора, которые содержали очерки мировой истории, написанные в совершенно 
неожиданном, я бы сказал — немыслимом для историка ключе.