Нечего и говорить о том, что изображения небритой знаменитости, да еще и с 
протянутой рукой, обошли все солидные издания Старого и Нового Света.

Сразу же после этих достославных событий Профессор покинул университет. Свое 
шестидесятилетие он встречал уже моим соседом по двору.

Квартира эта досталась ему. вследствие какого-то очень сложного межродственного 
обмена, организованного госпожой профессоршей вскоре после развода. Она тогда 
продемонстрировала поистине титанические усилия в стремлении любой ценой 
сохранить за собой профессорское родовое гнездо. Увы, старое, как мир, 
следствие брака потомственного интеллектуала и потомственной горничной.

Госпожа профессорша, несмотря на то что из своих пятидесяти лет от роду более 
тридцати вращалась среди городской интеллигенции, да еще и высшей ее категории, 
так и не сподобилась освободиться от двух последствий своего пригородного 
происхождения: привычки отдыхать, сидя на корточках, и непроизвольного 
употребления междометия «ля» («Ля, какой умный!» и т.п.).

Мужчина может сделать свою жену профессоршей, генеральшей, княгиней, первой 
леди государства, в конце концов, но ему никак и никогда не убрать из ее 
лексикона это сакраментальное «ля», если уж оно имеет место

В варианте первой леди изменить status quo в состоянии ретивые спецслужбы, 
которым всегда «за державу обидно», а потом хоть трава не расти, но это уже 
тяжкий грех, так что лучше все-таки жениться на девушках своего круга.

Кстати о девушках. Стоило Профессору поселиться в нашем дворе, как началось 
настоящее паломничество в его скромную квартирку юных и длинноногих красавиц.

Профессор и в прежние времена не мог пожаловаться на дефицит внимания со 
стороны прекрасного пола, но сейчас… сейчас это был поистине парад звезд.

Обсуждая с Костей эту тему, мы пришли к единодушному выводу о том, что 
университетские девы решили таким образом выразить свое несогласие со 
сложившимся порядком вещей и оказать действенную энергетическую поддержку 
своему кумиру.

Так или иначе, но Профессор на протяжении добрых трех лет купался в лучах 
щедрой ласки этого созвездия.

Но случилось так, что это паломничество вдруг прекратилось, причем, без всяких 
видимых причин, к общему удовольствию дворовых старух, прокомментировавших 
ситуацию поговоркой: «Не все коту масленица».

Их сарказм был явно преждевременным. На смену сонму юных нимф пришла женщина 
лет тридцати семи, элегантная, красивая, ухоженная, пахнущая дорогими духами и 
— что более всего потрясало местных кумушек — приезжавшая на свидание к 
Профессору за рулем изящной «Тойоты», которую она, правда, парковала за 
пределами двора.

Приезжала она, как правило, по утрам, примерно в начале десятого, а покидала 
«чертог любви» (по выражению тети Шуры, бывшей библиотекарши) около шести 
вечера. Такая четкая согласованность с обычной нормой рабочего дня сама по себе 
наводила на мысль о брачном статусе незнакомки, что придавало особую остроту 
коллизии, где за кулисами присутствовал еще и обманутый муж.

В моих разговорах с Костей эта тема почти не обсуждалась, разве что в самом 
прологе этого профессорского романа. Тогда, помнится, Костя выразил одобрение 
такому повороту событий, пофилософствовав относительно перехода количества в 
качество.

Больше мы не касались этой темы, да и виделись довольно-таки нечасто. Как мне 
показалось, либо у костиной конторы, либо у Кости лично дела шли не очень 
гладко. Расспрашивать об этом не полагалось, так что при встречах мы последнее 
время больше молчали каждый о своем в обществе холодной «Смирновской».

Как-то Костя позвонил и спросил, не забыл ли я, что через несколько дней моему 
соседу исполняется шестьдесят девять лет. Учитывая то обстоятельство, что день 
рождения Профессора приходился на субботу, когда его возлюбленная не появлялась 
ввиду своего семейного положения, мы решили нанести Профессору визит без 
предварительного согласования регламента.

И вот субботним вечером мы позвонили в дверь его квартиры. Профессор встретил 
нас в элегантном вечернем костюме, пахнущий французской туалетной водой, с 
загадочно-снисходительной улыбкой на губах истинного ценителя жизненных 
радостей.

И началось приятное во всех отношениях застольное общение, не нарушаемое 
внешними раздражителями.