«Признание народной воли верховным началом общественной жизни может быть лишь 
поклонением формальному, бессодержательному началу, лишь обоготворением 
человеческого произвола. Не то важно, чего хочет человек, а то, чтобы было то, 
чего он хочет. Хочу, чтобы было то, чего захочу. Вот предельная формула 
демократии, народовластия. Глубже она идти не может. Само содержание народной 
воли не интересует демократический принцип. Народная воля может захотеть самого 
страшного зла, и демократический принцип ничего не может возразить против 
этого».

Николай Бердяев



А еще Бердяев писал, что самодержавие народа — самое страшное из всех возможных,
 потому что «воля немногих не может так далеко простирать свои притязания, как 
воля всех».

Фильм ужасов с элементами сюрреализма.

Одно лишь утешает: в чистом, так сказать, лабораторном виде демократия 
практически не встречается. Как правило, она либо вырождается в охлократию 
(власть толпы), что неизбежно приводит к быстрой избавительной агонии общества, 
либо передает бразды своего правления в руки некоего человека, у которого 
хватает ума играть роль покорнейшего слуги народа, на самом деле будучи кучером,
 погоняющим свою упряжку довольно жестко, а подчас и немилосердно.

Таким был, вернее, пытался быть один из главных героев этого периода — 
Перикл(ок. 495—429 гг. до н.э.), который почти четыре десятилетия являлся 
фактическим царем Афинского государства.

Аристократ и эстет, он в молодые годы настолько опасался разрушительной 
активности народных масс, что пришел к оригинальной мысли возглавить эти самые 
массы, дабы облагородить и направить в нужное русло убийственный коллективный 
энтузиазм, обуздать амбиции алчной толпы, укротить ее дикий нрав, придать хоть 
какой-то смысл ее хаотическому существованию…

Ему удалось достичь если не всего намеченного, то весьма и весьма многого: он 
укрепил греческие колонии на приобретенных территориях, он не только сохранил 
целостность Афинского морского союза, но и расширил его где с помощью 
дипломатии, а где и с помощью военной силы, он учредил выдачу казенного 
жалованья беднейшим из граждан за исполнение государственных обязанностей и 
выдачу продовольствия просто так…

Чего он только ни делал, чтобы угодить совершенно неуемному в своих требованиях 
народу, но все это воспринималось лишь как должное или как очередной ход в 
конкурентной борьбе между ним и его политическими оппонентами, в частности с 
Фукидидом и Кимоном. Последний, закусив удила, дошел до того, что ежедневно 
угощал обедом любого нуждающегося афинянина (то есть любого желающего поесть на 
дармовщину), пожилых нахлебников он еще и снабжал одеждой и в довершение всего 
снес заборы, окружавшие его владения, чтобы все желающие могли беспрепятственно 
вкушать плоды в садах и виноградниках.

И некому было остановить этих людей, вразумить, пристыдить их, так бездумно 
мечущих бисер перед свиньями… некому было рассказать, чем заканчиваются такие 
выходки…

Плутарх, достаточно доброжелательно настроенный в отношении афинского 
благодетеля, тем не менее отмечал, что вследствие его действий народ «усвоил 
дурные привычки и стал… привередливым нераспущенным, хотя прежде был скромным и 
трудолюбивым».

Народ был постоянно чем-то недоволен, постоянно капризничал и упрекал Перикла в 
недостаточном рвении на стезе служения ему, народу.



КСТАТИ:

«Если ты прежде всего и при всех возможных обстоятельствах не внушаешь страха, 
то никто не примет тебя настолько всерьез, чтобы в конце концов полюбить тебя».

Фридрих Ницше



Перикл не внушал, следовательно…

А ведь было же с кем посоветоваться, хотя бы со своим учителем 
Анаксагором, знаменитым философом, подлинным украшением своей эпохи, мудрым