лиже к Богу, и во время этой 
речи в одном из патетических мест, к ужасу слушателей, воображаемый демон 
проявляет свою власть над одним из присутствующих, повергая его в страшные 
корчи. За этим следуют другая и третья жертвы. То же повторяется и при других 
богослужениях.
Можно ли сомневаться в том, что здесь дело идет о прямом внушении 
бесоодержимости, переходящем затем и в жизнь народа и выхватывающем из 
последнего свои жертвы даже и вне богослужебных церемоний.
Когда укоренились известные воззрения о возможности воплощения дьявола в 
человеке, то это верование само по себе уже действует путем взаимовнушения и 
самовнушения на многих психопатических личностей и приводит, таким образом, к 
развитию демонопати-ческих эпидемий, которыми так богата история средних веков.
Особенно большими эпидемиями бесноватых, как известно, славится XVII век. 
Бесноватость, встречавшаяся во все времена, была в полном смысле слова недугом 
этого века, подобно тому как колдовство было недугом XVI века, а мания величия 
и мания преследования являются болезнями нашего столетия.
Благодаря самовнушению те или другие мистические идеи, вытекавшие из 
мировоззрения средних веков, нередко являлись вместе с тем источником целого 
ряда конвульсивных и иных проявлений большой истерии, которые благодаря 
господствовавшим верованиям также получали наклонность к эпидемическому 
распространению.
Таково, очевидно, происхождение судорожных и иных средневековых эпидемий, 
известных под названием пляски Св. Витта и Св. Иоанна, народного танца, 
носящего название тарантеллы, и, наконец, так называемого квиэтизма. Даже 
знакомясь с описанием
121

Внушение
этих эпидемий современниками, нетрудно убедиться, что в их распространении 
играло роль взаимовнушение.
Вот, например, небольшая выдержка о средневековых конвульсионерках из Луи 
Дебоннера.  Представьте себе девушек,  которые в определенные дни,  а  иногда 
после   нескольких   предчувствий   внезапно   впадают   в трепет,   дрожь,   
судороги   и   зевоту;   они   падают   на землю, и им подкладывают при этом 
заранее приготовленные тюфяки и подушки. Тогда с ними начинаются большие 
волнения:  они  катаются  по  полу,  терзают  и бьют себя;  их голова вращается 
с крайней быстротой, их  глаза  то  закатываются,   то  закрываются,   их  язык 
то  выходит  наружу,  то  втягивается  внутрь,   заполняя глотку.  Желудок  и  
нижняя  часть живота  вздуваются, они лают, как собаки, или поют, как петухи; 
страдая от удушья,  эти  несчастные стонут,  кричат и свистят; по всем членам у 
них  пробегают судороги; они вдруг устремляются в одну сторону, затем бросаются 
в другую;   начинают   кувыркаться   и   производят  движения, оскорбляющие 
скромность, принимают циничные позы, растягиваются,  деревенеют и остаются  в 
таком положении по часам и даже целым дням; они на время становятся слепыми,   
немыми,   параличными  и  ничего  не чувствуют. Есть между ними и такие, у 
которых конвульсии   носят   характер   свободных   действий,   а   не 
бессознательных  движений .     Прочитав  это  описание современника,   кто   
из   невропатологов   станет   сомневаться в том,  что здесь дело идет о 
припадках большой истерии, развивающейся, как мы знаем, нередко и ныне 
эпидемически.
Еще более поучительная картина представляется нам в описании судорожных 
эпидемий, развивавшихся в Париже в прошлом столетии, объединяющим объектом 
которых явилось Сен-Медарское кладбище с могилой дьякона Пари, некогда 
прославившегося своим аскетическим образом жизни. Это описание принадлежит 
известному Луи Филье:
«Конвульсии Жанны, излечившейся на могиле Пари от истерической контрактуры в 
припадке судорог, послужили сигналом для новой пляски Св. Витта, возродившейся 
вновь в центре Парижа в XVIII в., с бес-
122

Внушение
конечными вариациями, одна мрачнее или смешнее другой.
Со всех частей города сбегались на Сен-Медарское кладбище, чтобы принять 
участие в кривляниях и подергиваниях. Здоровые и больные, все уверяли, что 
конвульсионируют, и конвульсионировали по-своему. Это был всемирный танец, 
настоящая тарантелла.
Вся площадь Сен-Медарского кладбища и соседних улиц была занята массой девушек, 
женщин, больных всех возрастов, конвульсионирующих как бы вперегонку друг с 
другом. Здесь мужчины бьются об землю, как настоящие эпилептики, в то время как 
другие, немного дальше, глотают камешки, кусочки стекла и даже горящие угли; 
там женщины ходят на голове с той степенью странности или цинизма, которая 
вообще совместима с такого рода упражнениями. В другом месте женщины, 
растянувшись во весь poCTJ приглашают зрителей ударять их по животу и бывают 
довольны только тогда, когда 10 или 12 мужчин обрушиваются на них зараз всей 
своей тяжестью.
Люди корчатся, кривляются и двигаются на тысячу различных ладов. Есть, впрочем, 
и более заученные конвульсии, напоминающие пантомимы и позы, в которых 
изображаются какие-нибудь религиозные мистерии, особенно же часто сцены из 
страданий Спасителя.
Среди всего этого нестройного шабаша слышатся то