Поскольку ЭАЛ способен управлять кораблем без помощи людей, было решено 
запрограммировать его так, чтобы он смог выполнить задание, даже если экипаж 
будет выведен из строя или погибнет. В ЭАЛ была введена полная информация о 
целях экспедиции, однако было запрещено сообщать ее Боумену или Пулу.
Но главная задача любого компьютера – обработка информации без искажения и 
утаивания. Из-за создавшегося противоречия у ЭАЛа возник, выражаясь языком 
медицины, психоз – точнее, шизофрения. А если говорить на языке техники, то, 
как сообщил мне д-р Ч., ЭАЛ попал в петлю Хофштадтера-Мебиуса, что не так редко 
случается с самопрограммирующимися компьютерами. За деталями он рекомендует 
обратиться непосредственно к профессору Хофштадтеру.
Если я правильно понял д-ра Ч., перед ЭАЛом встала неразрешимая дилема, и у 
него начали развиваться симптомы паранойи, направленной против тех, кто 
руководил им с Земли. И он попытался прервать связь с Центром управления, 
доложив о несуществующей поломке в блоке АЕ-35.
Таким образом, он не только солгал, что усугубило его психоз, но и вступил в 
конфликт с экипажем. Вероятно (теперь об этом остается только догадываться), он 
заключил, что единственный выход – избавиться от экипажа. И это у него почти 
получилось.
Вот и все, что мне удалось узнать от д-ра Ч. Дальнейшие расспросы 
представляются нежелательными, поскольку он слишком измотан. Но, даже принимая 
во внимание последнее обстоятельство, я должен со всей откровенностью заявить 
(прошу сохранить это в тайне), что сотрудничать с д-ром Ч. не всегда так легко, 
как хотелось бы. Он во всем оправдывает ЭАЛа, и это мешает иногда объективному 
обсуждению. Даже д-р Терновский, от которого естественно было ожидать большей 
независимости, нередко разделяет его точку зрения.
Остается вопрос: можно ли полагаться на ЭАЛа в будущем? Разумеется, у д-ра Ч. 
никаких сомнений на этот счет нет. Но, как бы то ни было, повторение 
экстремальной ситуации представляется невозможным. И Вам известны – в отличие 
от д-ра Ч. – мои шаги, позволяющие полностью контролировать ход событий.
Резюмирую: восстановление компьютера ЭАЛ-9000 проходит удовлетворительно. Он, 
можно сказать, условно освобожден.
Любопытно, известно ли ему об этом.



27. Интерлюдия: коллективная исповедь

Способность человеческого мозга к адаптации поистине удивительна: очень скоро 
самые невероятные вещи кажутся обыденными. И люди на «Леонове» иногда как бы 
отключались от окружающего в бессознательной попытке сохранить психическое 
здоровье.
Хейвуду Флойду часто казалось, что в таких случаях Уолтер Курноу уж слишком 
старательно развлекает общество. И хотя именно он начал «коллективную исповедь»,
 как назвал ее позднее Саша Ковалев, ничего серьезного, разумеется, за этим не 
стояло. Все началось случайно, когда Курноу выразил вслух общее недовольство 
трудностями умывания в невесомости.
– Будь у меня машина желаний, – заявил он как-то на сикс'о клок совете, – я 
выбрал бы только одно. Залезть в горячую хвойную ванну, чтобы торчал лишь нос.
Когда улеглись одобрительный шум и грустные вздохи, вызов приняла Катерина 
Руденко.
– Вы декадент, Уолтер, – поморщилась она. – Говорите, будто какой-нибудь 
римский император. Окажись я на Земле, занялась бы чем-нибудь поактивнее.
– Например?
– Ну… А можно подумать?
– Пожалуйста.
– В детстве я обычно проводила лето в одном грузинском колхозе. У председателя 
был чудесный чистокровный скакун, купленный… ну, на нетрудовые доходы. 
Председатель был старый мошенник, но мне он нравился. И он разрешал мне брать 
иногда Александра и носиться на нем по всей округе. Конечно, я рисковала 
убиться насмерть. Но когда я это вспоминаю, Земля становится ближе.
Все задумались и притихли. Курноу спросил:
– Кто еще хочет высказаться?
Но говорить никому не хотелось. Игра на этом едва не кончилась, но тут вступил 
Макс Браиловский:
– А вот я бы поплавал под водой. Мне всегда нравилось подводное плавание. А 
когда я занялся космосом, оно входило в программу тренировок. Я плавал у 
тихоокеанских атоллов, и у Большого Барьерного рифа, и в Красном море… Нет 
ничего лучше коралловых рифов. Однако ярче всего я помню совсем другое: заросли 
ламинарий у побережья Японии. Я будто оказался в подводном храме… Сквозь 
громадные листья просвечивало солнце. Сказочное зрелище… волшебное. Больше мне 
там побывать не довелось. Возможно, в другой раз все будет иначе. Но я хотел бы 
повторить.
– Отлично, – сказал Уолтер, по обыкновению беря на себя роль распорядителя бала.
 – Кто следующий?
– Буду краткой, – сказала Таня Орлова. – Большой театр, «Лебединое озеро». Но 
Василий не согласится, он терпеть не может балет.
– Я тоже, – заявил Курноу. – А что вам нравится, Василий?
– Я бы выбрал подводное плавание, но оно уже занято. Тогда пусть будет 
противоположное – планеризм. Скользить в облаках, в солнечную погоду, в полной 
тишине… Впрочем, воздушный поток шумит, особенно на виражах. Я хотел бы