– …без труда – корабль, как новогоднюю елку, украшали фонари мощностью в пять 
киловатт. Их свет легко проникал сквозь лед. Потрясающие цвета. Громадную 
темную массу, поднимающуюся из бездны, первым заметил Ли. Сначала мы приняли ее 
за стаю рыб – она была слишком велика для отдельного организма. Потом она стала 
проламывать лед.
Доктор Флойд, я надеюсь, вы слышите меня. Это говорит профессор Чанг, мы 
встречались на конференции МАС в Бостоне…
Флойд мысленно перенесся за миллиард километров от «Леонова». Прием после 
закрытия конференции Международного астрономического союза он помнил смутно, 
зато ясно представил себе Чанга – миниатюрного жизнерадостного астронома и 
экзобиолога с неисчерпаемым запасом шуток. Но сейчас Чанг не шутил.
– …будто огромное поле водорослей двигалось по грунту. Ли побежал на корабль за 
камерой, я остался смотреть. Оно перемещалось медленно, я мог легко обогнать 
его. Я не ощущал тревоги – только волнение. Мне казалось, я знаю, что это такое 
– я видел съемки полей ламинарий у побережья Калифорнии. Но я ошибался…
– …понимал, что ему неважно. Оно никак не могло выжить при температуре на сто 
пятьдесят градусов ниже той, к которой привыкло. Похожее на черную волну, оно 
продвигалось вперед все медленнее и превращалось на ходу в лед – от него 
откалывались большие куски. Мне трудно было понять, что оно собирается делать…
– Можно связаться с ним? – шепотом спросил Флойд.
– Поздно. Европа вот-вот скроется за Юпитером.
– …взбираться на корабль, оставляя за собой что-то вроде ледяного туннеля. 
Возможно, что просто защищалось от холода, как термиты, спасаясь от света, 
строят коридоры из грязи…
…на корабль тонны льда. Первыми не выдержали антенны. Потом начали подаваться 
опоры – медленно, как во сне. Я понял, что происходит, лишь когда корабль стал 
крениться. Чтобы спастись, достаточно было выключить свет.
Возможно, оно фототропно и его биологический цикл начинается с солнечного луча, 
пробившегося сквозь лед. Или его тянуло к фонарям, как бабочку притягивает 
пламя свечи. На Европе никогда не было света ярче того, который зажгли мы.
Корабль перевернулся. Я увидел, как корпус лопнул, выпустив белое облако 
замерзшего пара. Фонари погасли, кроме одного – он качался на кабеле метрах в 
двух от поверхности.
Не помню, что происходило потом. Когда пришел в себя, я стоял под фонарем у 
разбитого корабля, все вокруг было запорошено свежим снегом, на котором 
явственно выделялись отпечатки моих подошв. Видимо, я бежал; с момента 
катастрофы прошло не более двух минут.
Растение – я по-прежнему думал о нем как о растении – оставалось неподвижным. Я 
решил, что оно пострадало при падении: кругом валялись отколовшиеся от него 
большие куски, будто сломанные ветви толщиной в человеческую руку.
Затем основная масса двинулась вновь. Она отделилась от разбитого корпуса и 
направилась на меня. Теперь я знал наверняка, что она реагирует на свет. Я 
стоял прямо под тысячеваттной лампой, которая уже перестала раскачиваться.
Представьте себе дуб – нет, лучше баньян с его многочисленными стволами, – 
расплющенный силой тяжести и пытающийся ползти по земле. Оно приблизилось к 
свету метров на пять и начало заходить с флангов, образовав вскоре вокруг меня 
правильное кольцо. Вероятно, это критическое расстояние: притягательное 
действие света переходит в отталкивающее. После этого какое-то время ничего не 
происходило. Я даже подумал, что оно, наконец, полностью превратилось в лед.
Затем я увидел, что на ветвях образуются бутоны. Это напоминало ускоренный 
показ кадров с распускающимися цветами. Я действительно решил, что это цветы – 
каждый величиной с человеческую голову.
Нежные, ярко раскрашенные лепестки начали раскрываться. Я подумал, что никто 
никогда не видел этих красок. Их просто не существовало до появления наших 
огней – наших гибельных огней – в этом мире.
Зябнут слабые тычинки… Я приблизился к живой стене, чтобы лучше разглядеть 
происходящее. Ни тогда, ни в другие моменты я совсем не испытывал страха. Я был 
уверен, что оно не враждебно – даже если наделено сознанием.
Вокруг было множество цветов, одни уже раскрылись, другие только начали 
распускаться. Теперь они напоминали мне мотыльков, едва вылупившихся из своих 
куколок, – новорожденных бабочек с мягкими, еще нерасправленными крыльями. Я 
приближался к истине.
Но цветы замерзали – умирали, едва успев родиться. Один за другим они 
отваливались от своих почек, несколько секунд трепыхались, словно рыба, 
выброшенная на берег, и я, наконец, понял, что они такое. Их лепестки – это 
плавники, а сами они – плавающие личинки большого существа. Вероятно, оно 
проводит большую часть жизни на дне и, подобно земным кораллам, посылает своих 
отпрысков на поиски новых территорий.
Я встал на колени, чтобы получше рассмотреть маленькое создание. Яркие краски 
тускнели. Лепестки-плавники отпадали, превращаясь в ледышки. Но оно еще жило: 
попыталось отодвинуться при моем приближении. Мне стало любопытно, каким 
образом оно чувствует мое присутствие.
Я заметил, что каждая тычинка – как я их назвал – заканчивается ярким голубым 
пятнышком. Они напоминали сверкающие сапфиры или голубые глазки на мантии 
устрицы. Светочувствительные, но еще не способные формировать настоящие 
зрительные образы. У меня на глазах их яркий голубой цвет потускнел, сапфиры 
превратились в обычные невзрачные камешки.
Доктор Флойд – или те, кто слышит меня, – времени уже нет; скоро Юпитер прервет 
мою передачу. Но я почти все сказал.
Я уже знал, что следует делать. Кабель тысячеваттной лампы свисал почти до