сияние не погасло, хотя сам почти ничего не видел из-за набежавших слез.
– И какова же цена… моего шанса? Перейти в твой лагерь?
– Почему бы и нет?
Матвей покачал головой, расслабился, еще раз качнул головой, словно отвечая 
самому себе, бросил автомат под ноги Ельшину.
– Вряд ли меня можно назвать свободным от меркантильных расчетов, но друзей 
своих я все же не предаю. Говоря словами д’Артаньяна, обо мне плохо подумали бы 
там и плохо приняли бы здесь. У нас разные понятия о добре и зле.
– О добре и зле тебе судить еще рано. Да и кто ты такой, собственно, чтобы 
судить? Один из баранов стада, которое гордо называет себя человечеством.
– Почему же это человечество – стадо?
– Потому что люди – слабые существа, которые сбиваются для защиты в стада и 
требуют, чтобы ими управлял не закон, а пастух. Хочешь быть пастухом?
– Не хочу. Уж не ты ли… этот пастух?
– Все не так просто, мой милый, как ты себе представляешь, начитавшись книг. Ты 
вон даже с собой разобраться не можешь, а уже пытаешься навязать миру свое 
мнение. Оглянись на путь свой. Неужели не видишь, что все, кто начинает 
контактировать с тобой, плохо кончают? По вашим земным законам, конечно. Но 
ведь и судишь ты по земным, человеческим меркам? Ивакин и Дикой погибли. Илья 
Муромец – убит. Старушка эта, Мария Денисовна, умерла. Кристина потеряла 
полжизни, и неизвестно, что будет с ней дальше. Список можно продолжать вверх и 
вниз по времени, в будущее и в прошлое, но стоит ли?
– Что ты… что вы хотите сказать?
– Да ничего особенного. Ты не человек, Матвей Соболев, хотя и рожден людьми. И 
путь твой – не среди людей и не с Тарасом Горшиным, который стал отступником 
ради глупой и смешной традиции – мести, не сумев подавить эмоции. В результате 
Внутренний Круг для него оказался закрыт, его отвергли Хранители и не приняли 
иерархи. Но речь не о нем – о тебе. Чем дольше ты будешь жить среди людей, 
подчиняясь их законам, но сообразуясь со своими понятиями о мироздании, тем 
больше причинишь несчастий и страданий. А ведь ты этого не хочешь?
Матвей ответил не сразу, сбитый с толку миролюбивым и даже участливым тоном 
Конкере.
– Я не хочу быть ни бараном, ни пастухом…
– Пастухом хочет быть каждый, – усмехнулся «Ельшин».
– Я не каждый. Да, я живу среди людей, из которых многие мне просто 
несимпатичны, а иные, по моему мнению, и вовсе не должны жить. И уж совсем мало 
тех, буквально единицы, кого я уважаю и люблю. И вот ради них я никогда не 
приму сторону того, кто причинил им зло. Какие бы высокие цели он ни 
преследовал.
– Зло не бывает абсолютным, мой милый, оно всегда относительно, и стоит лишь 
посмотреть на него с другой стороны…
– Да плевать я хотел на ваши оценки, генерал… или кто ты там! Одно мне 
непонятно: почему иерархи мирятся с твоим существованием? Или даже в тех 
реальностях, где они являются равными среди равных, закон допускает двоякое 
понимание истины? То есть те же самые два полюса – добро и зло?
– Конечно, нет. – «Ельшин» выглянул в окно. – Но борьба есть и там, вернее, не 
борьба – игра законов. Судьбы личностей в этой игре не имеют особого значения. 
Что ж, ты выбрал тупик, больше нам не о чем говорить. Вряд ли мы встретимся в 
какой-нибудь из будущих жизней. Но прежде чем расстаться, я покажу силу, от 
которой ты отказался. Мой друг, – «Ельшин» тонко улыбнулся, – министр обороны 
Галкин, дабы перестраховаться, от испуга выслал сюда звено «Черных акул» и 
звено «Оборотней». Знаешь, о чем речь?
– Волки от испуга скушали друг друга… – Матвей кивнул. – Он что же, собирается 
высадить десант?
«Черными акулами» называли новейшие военные вертолеты, равных которым не было 
ни в одной армии мира. Ракетный залп одного такого вертолета мог уничтожить 
город с населением в сто тысяч! А каждый «Оборотень» мог нести в своем чреве до 
батальона десантников.
– Вот они, над лесом, заходят для атаки.
Матвей подошел к окну и в самом деле разглядел около двух десятков низколетящих 
металлических стрекоз. Одна из них пыхнула дымком, и во дворе вырос веер огня, 
дыма и земли. Вертолеты начинали обстрел.
В то же мгновение Матвей пережил еще один внутренний пси-удар и временно оглох, 
перестал слышать какие-либо звуки.
«Ельшин» причудливым образом превратился в «букет» из полупрозрачных 
человеческих фигур, увеличился в объеме, заполнив собой чуть ли не всю спальню, 
одной из множества рук продавил окно, так что оно застыло в форме прозрачного 
кратера. Воздух в комнате загустел, завибрировал, задрожали стены, пол, дрожь 
вошла в ноги, передалась позвоночнику, достигла головы, и Матвей с ужасом 
увидел, как из распухшего тела «Ельшина» вылетел призрак, похожий на динозавра, 
устремился в окно и метнулся к вертолетам. Второй залп они дать не успели.
Матвею не нужно было напрягать зрение, чтобы разглядеть, что творится в радиусе 
двух-трех километров от дачи. Если у него что и осталось от паранорма на данный 
момент, так это способность видеть в более широком диапазоне спектра. Драму в 
воздухе он рассмотрел до мельчайших подробностей, стоя за спиной 
Ельшина-«монарха» в полной прострации.
Огромные пятнистые машины с четырьмя подвесками НУРС под короткими крыльями и 
четырьмя управляемыми ракетами типа «воздух – земля» вдруг стали зыбиться, 
плыть, деформироваться, превращаться в зловещие черные сосульки, опали на землю 
редкими каплями странного и страшного дождя! В три секунды от двух десятков