С улицы послышался грохот бэтээра, стих, затем долетели команды, звуки шагов 
бегущих людей. В дом ворвались бойцы спецназа в камуфляже, с фонарями в руках, 
остановились на пороге, увидев душераздирающую сцену. Вперед вышел офицер в 
берете, бросил два пальца ко лбу. Хмуро осведомился:
– Ранены, убиты?
– Убиты, – ответил Тарас.
– Нападавших видели? Сколько их было?
– Не знаю. Человек пять, наверное.
– Как вы здесь оказались? Документы есть?
– Возьмите, – проговорил Елисей Юрьевич, протягивая окровавленной рукой 
удостоверение.
Старлей глянул на красную книжечку, вернул, снова козырнул.
– Прошу прощения. Вы ранены?
– Позаботьтесь о них.
– Слушаюсь. – Старший группы повернул голову к двери. – Савельев, носилки сюда. 
Обыскали окрестности?
– Так точно. Никого, только труп неподалеку, возле старой трансформаторной 
будки.
Тарас встретил косой взгляд учителя и криво улыбнулся.
* * *
Ночь прошла в суете следственных мероприятий, допросах свидетелей нападения на 
дом прокурора, в хлопотах по транспортировке убитых в морг той же больницы, где 
находились и убитые террористами мать и жена Смирнова.
Тарас вылечил себя быстро: самолично выковырнул пальцами осколки из спины и 
провел сеанс аутентичного «сшивания» тканей. В оздоровительной практике «живы» 
этот прием работы с тонкими энергиями назывался «мертвой водой». Сам прием 
выглядел так.
Тарас вытянул руки вверх, раздвинул пальцы, вызвал в памяти образ солнца (днем 
этого делать не пришлось бы) и всосал пальцами поток энергии, направляя его в 
солнечное сплетение. Когда энергии набралось достаточно – ощущалась она, как 
мерцающая огнями раскаленная лава, – он направил ее по соответствующим 
меридианам к ранам на спине. Через несколько минут раны затянулись.
Как лечился Елисей Юрьевич, пытавшийся прикрыть собой прокурора и получивший в 
результате несколько пуль и осколков, Тарас не видел, но был уверен, что 
учитель использовал тот же прием «живы», либо какие-то другие, не менее 
действенные практики самовосстановления.
Мать Антона Кирилловича пришлось отвезти в больницу – гипертонический криз. 
Смерть сына и невестки привела ее в шок, и жизнь женщины висела на волоске. 
Тоня с момента смерти родителей не произнесла ни слова, и вывести ее из 
состояния фрустрации Тарасу не удалось. Он только снял с нее шоковый морок, а 
потом просто сопровождал девушку везде, принимая ее переживания по каналу 
духовной связи. Это должно было помочь ей справиться с горем. В конце концов 
Тоня осталась в больнице с бабушкой, и Тарас с учителем вернулись в 
разгромленный дом прокурора, чтобы хоть как-то привести его в порядок.
В начале восьмого они отправили на грузовике трупы животных – двух коз, собаки 
и коровы, – затем кое-как забили досками дыры в полу гостиной, очистили комнаты 
от обломков мебели, осколков посуды и стекла, расставили уцелевшие стулья и 
кресла по местам и сварили себе кофе. Дом еще был оцеплен омоновцами, на улице 
дежурил БТР, и можно было не опасаться повторного нападения. Елисей Юрьевич 
разговаривал мало, междометиями, было видно, что он давно решает какую-то 
внутреннюю проблему, не делясь информацией с учеником.
Следователь и работники прокуратуры, которую возглавлял Антон Кириллович, 
уехали еще в пять часов утра, пообещав разобраться с нападением и выявить 
заказчика. Но Тарас почему-то был уверен, что если это и произойдет, то не 
скоро. Уж слишком наглой была атака прокурорского дома, хорошо рассчитанной и 
точной. Нападавшие знали, кто у прокурора в гостях, и не пожалели ни женщин, ни 
дочь Антона Кирилловича, ни гостей.
Впрочем, могло быть и так, что охотились боевики вовсе не за Хованским, 
несмотря на его жесткое отношение к бандитам, а за его важными гостями, хотя 
при этом сразу вставал вопрос: откуда к террористам просочилась информация о 
прибытии москвичей. Знали об этом буквально два-три человека из местного 
отделения ФСБ.
Выпив чашку кофе, Тарас не удержался и задал этот вопрос учителю. Елисей 
Юрьевич, сменивший пробитую и окровавленную одежду, долго не отвечал. Пил кофе 
мелкими глотками. Думал. Потом вспомнил об ученике.
– Цель атаки была – мы. Точнее – я.
Тарас подождал продолжения.
– Почему вы? За что? Ведь они и так убили… ваших… или это месть за что-то? 
Может быть, кто-то из полевых командиров имеет зуб на вас?
Елисей Юрьевич качнул головой.
– Я не воевал. Дело в другом.
– В чем?
Долгое молчание. Елисей Юрьевич допил кофе, поставил чашку и поднял на Тараса 
измученные глаза, в которых всплыли долго сдерживаемые тоска и боль.
– Тебе этого лучше не знать.
– Почему?
– Твои реакции на такие вещи не всегда адекватны.
Тарас набычился.
– Зло должно быть наказано… а справедливость восстановлена! Человек, а вернее, 
нелюдь, убившая невинную женщину, жить не должна!