Дверь за помощником главного врача закрылась.
Елисей Юрьевич шевельнул бровью, выражая тем самым неодобрение действиями 
ученика, повернулся к опешившему Борзоеву.
– Я думаю, нет смысла вызывать сюда спецназ. Или вы будете настаивать?
– Я тоже… могу… вызвать…
– Велик приказ, да мал начальник, – усмехнулся Тарас.
Главврач опомнился, пригладил волосы, глянул на дверь, на Тараса, наткнулся на 
его ледяной взгляд и вздрогнул.
– Что ж, может… э-э, мы договоримся. Кто эти люди, вы говорите?
– Моя мать и жена, – тяжело сказал Елисей Юрьевич.
– Понимаю ваши чувства… – Главврач сделался вежливым. – Давайте бумагу.
Он взял из руки Елисея Юрьевича письмо мэра, прочитал, покосился на Тараса и 
снял трубку телефона.
– Шамиль, оформи документы на выдачу тру… убитых… да, на женщин, что вчера 
привезли. – Он повернулся к москвичам: – Можете забирать.
– Их заберут завтра утром, – сказал Елисей Юрьевич. – С вашего позволения я 
зайду в морг.
– Это против наших правил, но вам я разрешаю. Ахмет!
На пороге возник тот же бородатый чеченец.
– Проводи гостей… э-э, на территорию. У них распоряжение большого начальства.
Ахмет молча посторонился, косясь на Тараса. Было видно, что он его боится 
по-настоящему. Пси-атака Горшина оставила в душе чеченца неизгладимый след.
В морг Елисей Юрьевич зашел один, не пустив ни Тараса, ни сопровождающего. 
Пробыл там десять минут и вышел с каменно-неподвижным лицом. Лишь взгляд его, 
слепой и сосредоточенный на внутреннем переживании, выдавал душевную боль этого 
сильного человека.
За воротами их ждала знакомая «Волга» с тем самым чекистом в кожаной куртке, 
который встретил их на аэродроме. Садясь в машину, Тарас обратил внимание на 
остановившуюся в отдалении «десятку» серого цвета с затемненными стеклами, но 
тут же забыл о ней. Голова была забита размышлениями о том, как найти и 
покарать убийц семьи учителя.
– Куда тебя? – спросил человек в куртке, обращаясь к Елисею Юрьевичу. – Может, 
поедем ко мне?
– Не хотелось бы стеснять, – проговорил Елисей Юрьевич отсутствующим голосом. – 
Мы лучше переночуем в гостинице или в комендатуре.
– Никого вы не стесните. Сын уехал, у дочки своя комната, а мама и Дина будут 
только рады гостям. – Чекист тронул водителя за плечо. – Поехали ко мне, Саша.
«Волга» развернулась и устремилась прочь от центра города.
Спустя минуту за ней двинулась и серая «десятка» с затемненными стеклами.
Глава 12
АТАКА
Приятель Елисея Юрьевича, которого Тарас принял за сотрудника ФСБ, оказался 
старшим советником юстиции, прокурором чеченской столицы. Звали его Антоном 
Кирилловичем Хованским.
Жил он в собственном доме на окраине Грозного, в полукилометре от реки Сунжи. 
Дом был окружен глухим деревянным забором и охранялся овчаркой по имени Гриц. 
Вокруг дома росли яблони и сливы, участок был ухожен, чувствовалось, что ему 
хозяева уделяли много внимания. Тарас и сам любил возиться в саду, поэтому 
порядок усадьбы одобрил.
Хозяйство усадьбы состояло из двух строений – сарая и хлева, где содержались 
две козы и корова. Ни свиней, ни кур семья Хованских не имела.
В доме, накрытом разнокалиберными металлическими листами, было четыре комнаты и 
небольшая кухонька с русской печью. Мебель везде стояла старенькая, на полу 
лежали домотканые половики, создавая особый домашний уют. Тарас поразился 
совпадению: полы у него дома тоже были накрыты половиками, сотканными еще 
бабушкой Надей.
Встретили гостей домочадцы: дородная женщина с рыхлым, болезненным лицом – мать 
Антона Кирилловича, Валентина Матвеевна, его жена Дина, тихая и улыбчивая, и 
дочь Антонина, Тоня, очень похожая на мать, такая же тихая и милая, но почти не 
улыбающаяся. За весь вечер Тарас увидел ее улыбку лишь однажды, когда отец 
хвастался, что Тоня рисует «как заправский художник».
В самом деле, как оказалось, она прекрасно рисовала. Стены ее комнатушки были 
увешаны акварелями и рисунками цветным карандашом, хотя определить сразу, чем 
они нарисованы, не удавалось.
Рисовала Тоня в манере малевичевского супрематизма [5], передающей как ритмику 
и пластику движения, так и многозначительность положений. Такие положения сама 
Тоня называла «застывшей явью». О Казимире Малевиче и его методе самовыражения 
она почти ничего не знала, но вполне могла претендовать на место в Витебском 
объединении художника «Утвердители нового искусства», хотя дар ее был, наверное,
 масштабнее, чем у последователей Малевича, создателей русского авангарда. Во 
всяком случае, Тарас, регулярно посещавший художественные музеи и выставки и не 
раз бывавший на вернисажах Малевича, отметил не только точнейшую и тончайшую 
технику юной художницы, невероятную палитру и удивительное сочетание форм, но и 
глубину мысли, заложенную во всех полотнах.
Особенно долго он разглядывал рисунок под названием «Предок».
На нем в манере авангардистов пересечением спиральных и параллельных линий был 
изображен странный зверь, более всего похожий на… Инсекта! Точнее, на разумного 
таракана, блаттоптера сапиенс! Тарас готов был отдать голову на отсечение, что 
изображен именно Инсект, предок Перволюдей, а не просто фантасмагорическое 
существо Апокалипсиса.