Панов нахмурился, отхлебнул из фарфоровой чашки ароматного «Моккона», 
пристально глянул на зятя.
– Я тоже фигурирую… в вашем досье?
– Нет, материалов на вас нет, – честно сказал Ивакин, – но рикошетом следствие 
зацепит… хотя черт его знает, с какой стороны.
Панов кивнул, сморщился, чихнул, с угрюмой улыбкой почесал нос.
– Пословица права: хороший нос за две недели кулак чувствует. Я знал, что вы 
меня зацепите, и готов отвечать. Зачем я тебе понадобился?
– Нужен совет, – помедлив, проговорил Ивакин. – «Купол» начинает рубить концы, 
уничтожать свидетелей, а в кабинеты главных действующих лиц нам просто нет 
доступа. Надо идти по верхам, а это означает объявление войны «Куполу»… и 
Генриху.
Панов кивнул.
– Этого следовало ожидать. Вы затронули осиное гнездо, и, естественно, «осы» 
вам этого не простят. – Иван Сергеевич допил кофе, мрачно пошутил: – А вы 
обратитесь в «Стопкрим». Эти ребята не боятся расследовать такие дела и не 
зависят от закона.
– Такая мысль уже приходила мне в голову, – признался Ивакин. – На всякий 
случай я даже подготовил специальный файл для передачи… – Он замолчал, услышав 
какой-то стук в прихожей, вопросительно посмотрел на хозяина. Тот прислушался 
тоже, окликнул:
– Маша, что там у тебя упало?
Никто не ответил. Иван Сергеевич нахмурился, покосился на полковника, 
доставшего из кармана штатный «макаров», запахнул халат и встал.
– Пойду посмотрю. Твой телохранитель надежный?
– Не жаловался, профессионал. А что?
Ответить Панов не успел.
Дверь в кабинет распахнулась от сильного толчка, в проеме появился 
телохранитель Ивакина, похожий на привидение, бледный, с вытаращенными глазами, 
с пистолетом в руке. Направил ствол на Панова.
– Володя! – вскочил Ивакин. – В чем дело?!
Свирский выстрелил.
Пуля попала Панову в плечо, развернула и бросила на шкаф с книгами. Второй раз 
лейтенант выстрелить не успел, Ивакин выстрелил в ответ навскидку, попал 
телохранителю в руку. Пистолет Свирского выпал. Но это было еще не все.
За спиной лейтенанта возникла фигура человека в камуфляже, выстрелила в спину 
Свирскому, а когда Ивакин метнулся на пол и оттуда дважды выстрелил по ногам 
стрелка, его и Панова накрыл залп суггестора «удав».
Все поплыло перед глазами Бориса Ивановича, зрение его расфокусировалось, тело 
ослабело, стало студенистым и рыхлым, в голове зашумело, как от удара. Однако 
последним усилием воли он зажал в кулаке пистолет и выстрелил.
Он уже не видел, как пуля попала в голову раненому предыдущими выстрелами в 
ногу гостю, как тот упал, забрызгивая ковер и паркет кровью, как в кабинете 
возникла еще одна фигура, расстреляла лежащих генерала и полковника, затем 
склонилась над человеком в пятнистом комбинезоне, убитым Ивакиным. Выругалась, 
забрала из его руки «глушак» и в темпе покинула квартиру.
Ибрагимов торопился: поднятая Ивакиным стрельба всполошила соседей, те вызвали 
милицию, и наблюдатель команды «Стикс» по рации предупредил своего командира о 
появлении машины ОМОНа. В квартире бывшего директора ФСБ остались лежать пять 
тел. Панов, его жена Мария Александровна, лейтенант Свирский, убийца в 
камуфляже были мертвы, полковник Ивакин был еще жив. Пули Ибрагимова, 
выпущенные с близкого расстояния, попали ему в грудь, но встретили бронежилет, 
а пуля в голову (контрольный выстрел) лишь пропахала борозду на черепе, не 
пробив его.
Очнулся Ивакин уже в больнице спустя двое суток.
Глава 20
ОСА В БУТЫЛКЕ ПЕПСИ-КОЛЫ
Тела он не чувствовал совсем, будто его не было. Голова существовала отдельно, 
как голова профессора Доуэля из романа Беляева, распухшая до пределов 
гигантской пещеры, в углу которой он лежал без движения целую вечность. И мысли 
в этой голове текли бесплотные, неосязаемо легкие, как струйки дыма, не 
задерживаясь ни на одном конкретном воспоминании.
Очень долго он не мог сосредоточиться и понять значение тусклого стеклянного 
блика перед глазами, пока гигантским усилием воли не сфокусировал-таки наконец 
зрение и не понял, что перед ним на полу пещеры стоит бутылка пепси-колы. Но и 
после этого открытия мозг долго сопротивлялся попыткам сознания собрать воедино 
тело, голову и душу, отделенные друг от друга неизвестным палачом. Память 
заработала в пробуждающемся ритме, когда бутылка с напитком упала, сбитая 
неловким движением руки, жидкость из нее вылилась на пол и внутрь бутылки 
заползла невесть как попавшая в пещеру оса…
Он вспомнил пси-атаку пентарха, падение в черный тоннель беспамятства, удар и 
жуткое ощущение рассыпающегося на стеклянные осколки тела. Голова откололась и 
нырнула в другой черный тоннель, как в колодец, с плеском погрузившись в зыбкое 
бездонное болото боли…
Только теперь Матвей обозрел это зыбкое бездонное «болото» фрустированной 
психики, в которое его загнала пси-атака пентарха, слез с островка последнего 
эмоционального убежища, где отсиживалась едва не распавшаяся окончательно воля, 
преодолел «болото» вброд и с трудом выбрался на твердый берег сознания…
Язык, сухой и растрескавшийся, как пласт такыра, не повиновался, но Матвей все 
же выговорил странно звучащую фразу: «Га-эл-лха-ман», – мантру подкачки энергии