– Тихо, не ерзайте, и все будет тип-топ! Деньги, ценности на стол. Иностранцы в 
вагоне есть? Коммерсанты с «капустой»?
– Да вроде н-нет, – замялся Петяня, переглядываясь с Василием, и получил удар 
дубинкой по уху.
– Говори, падла!
Василий мог бы атаковать этих двоих прямо сейчас, не обращая внимания на их 
«пушки», но в коридоре стоял третий и мог поднять тревогу, а то и стрельбу. 
Надо было подготовиться и заманить его в купе.
Балуеву потребовалась всего пара секунд, чтобы оценить противника (чахоточного 
вида мужик с пистолетом не в счет, не профессионал, да и второй, с автоматом, – 
тоже, хотя здоров, как бугай; а вот третий, в коридоре, явно тренирован) и 
рассчитать, как действовать, после чего он начал свой рискованный полет.
– Эй, – окликнул Василий третьего, – загляни – чего покажу…
И молодой бритоголовый малый в кожаном кепи купился, сделав от неожиданности 
шаг навстречу.
Василию никогда еще не приходилось драться в купе проводника скорого поезда, но 
он специально был тренирован для боя в тесных помещениях, в том числе в таких, 
как купе, и даже в платяном шкафу, где мог продемонстрировать искусство киина 
мутай – филиппинскую систему укусов, выкалывания глаз и вырывания кожи с мясом.
В отсутствие пространства для маневра наиболее эффективны не захваты, удушающие 
и связывающие приемы, а удары: ногой в голень, коленом в пах, низ живота, 
руками в шею, лицо, живот, солнечное сплетение. И Василий выдал три таких удара 
в стиле пананджакман [48], причем квадратному спортсмену с бритым черепом 
достался первый и самый сильный – в переносицу.
– Т-ты… к-как?! – заикнулся Петяня, сглатывая комок в горле и глядя на 
рухнувших громил.
– Сиди здесь, не высовывайся. Свяжи их. – Василий накинул на себя черную куртку 
грабителя с автоматом, надвинул на уши его кепи, подхватил автомат и 
выскользнул в коридор.
Двое с другой стороны вагона уже открыли другое купе и на появление Василия не 
реагировали, приняв его за своего. А когда один из них случайно глянул в его 
сторону, было уже поздно: Василий в прыжке достал его внешней стороной стопы, в 
технике туй фа [49]. Второй грабитель успел только хлопнуть глазами, открыть 
рот и выпустить из руки сумку, которую отобрал у пассажира. Потом нога Василия 
обрушилась и на его голову.
Сигнальщика в этом конце вагона Василий успел перехватить, а вот второй, в 
тамбуре возле купе проводника, вовремя сообразил, что дело плохо, открыл дверь 
тамбура и сиганул из поезда на полном ходу. Василий успел только пожелать ему 
благополучно разбиться. Потом Петяня помог Балуеву связать бандитов, сбегал за 
бригадиром и милиционером-сопровождающим и, тараща глаза, в лицах, артистически 
рассказал прибывшему на следующей станции наряду милиции, как проходивший по 
вагону во время налета один «боевой мужик» уложил всю банду и скрылся. Василий 
в это время уже спал.
Уговорил он школьного друга сочинить байку для милиции с трудом, но светиться 
лишний раз со знанием навыков рукопашного боя не хотел.
Кристина уже спала, как и коммерсант с Черкизовского рынка, Стас на верхней 
полке читал книжку.
– Что там за шум в коридоре, дядь Вась? – спросил он. Василий отобрал у него 
книгу, глянул на обложку: Генрик Сенкевич, «Крестоносцы».
– Просто кто-то с полки упал. Спи, поздно уже.
– А ты мне завтра прием дзансин покажешь? А то я подзабыл поворот.
– Непременно.
Кристина заворочалась на своем ложе, Василий прижал палец к губам, погасил свет 
и одним движением запрыгнул на полку напротив Стаса. Через минуту оба уснули.
В Тамбов поезд пришел в семь утра Попрощавшись с Петяней и пообещав зайти к 
нему домой, Василий вывел свою «оперативную группу» на привокзатьную площадь.
По рассказам Матвея он хорошо представлял, куда надо ехать, и вскоре автобус 
доставил их на окраину города, где начинался Тамбов – старинный, одноэтажный, с 
узкими сельскими улицами и деревянными домами. Пройдя две такие 
заасфальтированные улицы, они вышли на третью, но уже грунтовую, желтеющую 
песком. День был хмурым, но дождя, кажется, не предвиделось, хотя на мокрой 
дороге и стояли лужи. К озирающимся путешественникам подошла ветхая бабуля в 
громадном клетчатом платке, фуфайке и ботах.
– Откель будешь, сынок?
– Оттель, бабуля, – пояснил Василий. Кристина посмотрела на него с укоризной.
– Мы издалека, бабушка, ищем улицу Солдатской Славы.
– Так вы на ей и стоите, милые. А к кому гости?
– Дом двадцать четыре, Соболев Кузьма Федорович.
– Так он через два дома живет, по правую руку. – Глаза старухи молодо блеснули, 
она показала сухонькой ручкой на дом неподалеку, с шиферной крышей и мансардой.
– Спасибо, бабушка.
– А не за что, милые. – Старушка мелко закивала, проводив глазами троицу, и 
вслед перекрестила их.
Дед Матвей, которому пошел уже семьдесят восьмой год, оказался небольшого роста,
 лысым, круглым, как шарик, и живым, как ртуть. Глаза его лучились 
приветливостью и улыбкой, и сразу было видно, что он добрый, веселый и 
безобидный. Таким он и остался в памяти Василия.
Кузьма Федорович был отменным хозяином и сам вел свое достаточно обширное 
хозяйство: четырехкомнатный просторный дом, где было чисто, уютно и пахло 
травами, двор с пристройками для коровы и кур, сад и огород. Ни одного