Василий со вздохом воткнул ему кулак в подреберье, помог сесть на скамью у 
стены. Сказал застывшему от неожиданности тощему:
– Деньги!
Милиционер схватился за дубинку, но рука вдруг отказалась повиноваться, из глаз 
посыпались искры, воздух застрял в легких, не желая выходить. Василий плюнул на 
его мундир, сел в вагон и уехал. Ругал себя лишь за то, что не довел защитников 
правопорядка до дежурного помещения – урок надолго запомнился бы им.
Володя Абуткин жил в двухкомнатной квартире по Староконюшенному переулку вместе 
с женой, ее матерью и дочерью жены от первого брака. От одного запаха, 
витавшего в квартире больного, Василия замутило, а когда он глянул на 
неподвижно лежащего в кровати бывшего однокашника, на его бледное одутловатое 
лицо, настроение и вовсе испортилось.
Абуткин узнал Балуева не сразу, а когда понял, кто к нему пришел, даже 
прослезился. Василий выгрузил из сумки яблоки, бананы, фруктовую воду, открыл 
«херши», сказал со смешком:
– Время пить «херши», Бутя. Рад тебя видеть!
– Взаимно, – прошептал растроганный Абуткин. Говорил он медленно, не заикаясь, 
но явно с трудом, и смотреть на мучения парня было тяжело. Вся нижняя часть 
тела Володи была парализована и не двигалась, а что он чувствовал, можно было 
представить.
Пробыл у товарища Василий недолго, минут сорок, и за это время лишь раз увидел 
старуху, мать жены, возникшую на пороге и тут же куда-то сгинувшую. Абуткин 
ожил, раскраснелся, с удовольствием уплетал яблоки и рассказывал свою невеселую 
историю, столь печально окончившуюся.
– Вот и лежу теперь, как колода, – закончил он, постепенно утрачивая блеск в 
глазах и недолгое оживление. – Жена терпит, но я-то вижу, каково ей.. Подумывал 
даже о самоубийстве, да решимости не хватает. Все один да один, читаю да телек 
смотрю… Кому я нужен? Изредка приходят навестить племяши. – Владимир снова 
оживился на короткое время, хрипло рассмеялся. – Ох и башибузуки! Одному три 
года, тезке твоему, Васькой звать, второму, Андрею, пять. Однажды пришли в 
гости всей компанией: дед, отец и мать… моя сестра, ну и они, конечно, а 
Василий хмурый чего-то. Спрашиваю: ты что, Василек, мороженого переел? Дед 
глянул на него строго: оказывается, описался в троллейбусе молодец. Ну, я 
ничего. Сидим, обедаем. Потом Андрей начинает младшему выговаривать:
– Ты почему не попросился? А? Вот папа мог бы описаться?
– Не, – ответил Васька, а сам в пол смотрит.
– А мама могла бы?
– Не…
– А я?
– Не… – Потом Васька вдруг, смотрю, светлеет и торжественно так заявляет, с 
верой, значит, в деда:
– Дед мог бы!
Василий засмеялся, Абуткин, не удержавшись, тоже, и это была единственная 
светлая минута в их разговоре, хотя Балуев и пытался выглядеть веселым, а 
Володя бодрился и хорохорился. Ушел Василий от товарища почему-то с ощущением, 
что видит его в последний раз.
К обеду он подъехал к шестнадцатиэтажному дому Юры Хлебникова в Митино, откуда 
так удачно бежал с помощью Валеры Шевченко, комиссара-5 «Чистилища». Не 
обнаружив ничего подозрительного, проверил подъезд, лестницу до шестнадцатого 
этажа и позвонил в дверь квартиры Юрия на двенадцатом. Ответом была тишина.
«На работе, – подумал Василий, хотя у него как-то нехорошо сжался желудок. 
Придется зайти вечером. Нервничать не следует: ведь ему они ничего не должны 
были сделать плохого, приходили-то за мной…»
Вернувшись в центр, Василий случайно прочитал объявление о конкурсе «на лучшую 
грудь», который должен был состояться во Дворце молодежи, и повернул туда. С 
шести до восьми вечера он с удовольствием разглядывал грудастых сеньорит, 
впитывая атмосферу полушутливого шоу, выбрал королеву бала и был весьма 
разочарован, когда его мнение и мнение жюри не совпали. Однако девушки, за 
редким исключением, действительно были молоды и симпатичны, и впечатление от 
«бала грудей» не испортили даже выкрики из зала каких-то нетерпеливых студентов.

В девять Василий снова был в Митино, однако квартира Юрия по-прежнему была 
заперта, а от дома исходили флюиды недоброжелательности и угрозы. Прямых 
наблюдателей Балуев не заметил, но было ясно, что за квартирой приятеля ведется 
наблюдение. Пришлось уходить «огородами к Котовскому», сбивая со следа 
предполагаемых ищеек, и к Шевченко Василий попал только поздно ночью.
Валерий был уже дома – и не один. Гость Шевченко, широкоплечий, узколицый, 
широколобыи, одетый в строгий темно-синий костюм, посмотрел в глаза Василию, и 
тот даже отшатнулся: впечатление нечеловеческой мощи, презрения, высокомерия, 
угрозы, снисходительного терпения и величия – все это было столь ужасающим, 
физически нетерпимым, что взгляд незнакомца казался воплощенным ударом! Длился 
контакт всего мгновение, но запомнился на всю жизнь. Никогда еще Василий не 
чувствовал себя таким ничтожно малым и слабым существом по сравнению с тем, кто 
на него просто посмотрел.
– Балуев, – представил Василия гостю Шевченко. – Бывший ганфайтер класса 
«абсолют».
– Вижу, – кивнул гость, гася взгляд, встал. – Собственно, у меня все, я узнал, 
что хотел. До связи, комиссар. Проводи меня.
Шевченко вышел с гостем в коридор, а Василий не сразу пришел в себя после его 
ухода, пребывая в шоке, словно после пропущенного удара «под ложечку».