или «голос» в массовое пронсводство!..
— Вот заладил — патент, патент! Такой ящик любой школьник сможет смастерить…
— При шем тут ящик?! А сиитетишеский голос?! А идея, вслет мысли?! Расве такое 
продают?! Вы хуже самых гнусных предателей — расгласить секрет стереомикрофона 
с направленным действием, который дает наслаждение любому, кто сунет монетку в 
щель! О-о-о а-а-а!.. Подумать только, наше детище в руках проклятых 
монополистов!
— Хватит разоряться, — миролюбиво сказал Косю. — Если ты такой умный и все 
знаешь, объяснил бы заранее что к чему. Ладно, тысяча ре есть тысяча ре. Лучше 
выпей на радостях.
Но Буин взбесился не на шутку. Он выбил стакан из рук моего кореша.
— Люмпены проклятые! Подонки! Обалдели от жадности. Пока кисли в своей трубе, 
хоть бы книги пошитали. Уснали бы, что такое первишное накопление капитала. Да 
куда вам! Нищие нищие и есть!
— Заткнись ты, интеллигенция! — разъярился Косю. — Да, мы нищие! А что тут тоже 
есть своя гордость и своя мораль. Лучше один ре сегодня, чем два завтра! Понял? 
Ни черта ты не понял, а еще образованный!
— Точно! — я решил поддержать друга. — Чего зевать-то? Дают — бери, бьют — беги,
 верно, Косю? А уж коли тысячу ре предлагают, хватай обеими руками! Сдался нам 
этот аппарат! А ты жадюга, жмот, вот кто ты есть!
— Ну и шерт с вами! — выкрикнул Буин. — Теперь вы мне не компания!
— Слышишь, Сенсю? — кореш подтолкнул меня локтем. — Интеллигснция нами брезгует,
 рылом мы для них не вышли! Он думает, сейчас мы начнем горько плакать! Да 
катись он знаешь куда?! Давай, давай, проваливал! Небось, снова в университет 
подашься. А мы не такие, нам и так хорошо!
— И уйду! Вот восьму свою долю и уйду!
Мы глазом моргнуть не успели, как он отсчитал триста тридцать три ре и был 
таков.
— Эй, господни ученый, а где же твое «спасибо»? — заорал я ему вслед, и все 
девочки легли на пол от хохота.
Так кончилась наша дружба с Буйном. Поначалу мы ни о чем не думали. Каждый 
вечер устраивали сумасшедшие оргии. Я уже не мог смотреть на шампанское. Меня 
тошнило от одного вида бифштексов. Но все равно хотелось пить и есть. Нас все 
еще терзал голод. Неутолимый, жадный, бешеный, как дикий зверь. И мы буквально 
давились наслаждениями. Нам хотелось отыграться за все долгие годы лишении. 
Внутренний голос шептал — остановись! но мы не могли остановиться. Летели вниз, 
как брошенный со склона камень. Наконец был истрачен последний золотой…
Кое-что изменилось в мире за этих три счастливых месяцы. Синтетический голое 
приобрел огромную популярность. Девочки из баров, провожая нас после очередной 
попойки, пели тоненькими голосами, имитируя последним аккорд «Плача», — 
«Благодарю ва-ас!». Буин устроился инженером в компанию, купившую аппарат. А 
еще обозвал нас предателями! Попадись он нам в темном закоулке, мы бы ему 
показали! Впрочем, что с него взять — белой кости не место среди нищих.
Шли дни. Подул ветер — предвестник осени. В воздухе закружились желтые листья. 
Продав последний коекакой лом, мы потопали к себе под эстакаду. Честно говоря, 
я даже почувствовал некоторое облегчение — хлопотная вещь деньги. Без них 
как-то легче, вольготнее.
Город был прежним — чистым, отчужденным и холодным. Впрочем, кое-что в нем 
изменилось: на каждом углу стоял наш робот-нищий. То есть теперь уже не наш, а 
Министерства здравоохранения. Компания К. провернув неплохой бизнес и заключила 
договор с министерством на поставку аппаратиков. Теперь эта штука получила 
новое имя — «Общественная копилка». Устройство осталось прежним. Компания К. 
загребала баснословные прибыли и, естественно, ликовала. Министерство буквально 
сочилось медом от счастья: за три месяца удалось выкачать из населения 
милостыню, запланированную на целый год. И правительство в накладе не осталось 
— оно могло сократить бюджетные ассигнования на здравоохранение ровно вдвое. Но 
больше всех торжествовали народные массы. Еще бы — не надо стоять в очереди и 
опасаться, что какой-нибудь особенно страстный поклонник искусства звезданет 
тебя по уху, прорываясь к ящику, кроме того, чувствовать себя благодетелем 
очень приятно, особенно когда это стоит всего одну медяшку. А куда идут медяшки 
— голодным нищим или миллионерам в карман — это никого не интересует. Главное, 
чтобы прогресс ни на секунду не останавливался, а тут уж наше государство не 
зевает, будьте уверены!
А мы… Что ж, мы хапнули уйму денег и могли бы взаправду разбогатеть. Сами 
виноваты — спустили все до последнего. Конечно, первые два дня мы переживали, 
шутка сказать — опять нищие. Но потом успокоились, вспомнив о бессмертной силе 
традиции. Буин все-таки прав. Это повлечет за собой чудовищные последствия. 
Даже подумать страшно!
Мой кореш схватил меня за руку — я но привычке чуть былo не опустил последнюю 
монету в автомат с табличкой «Вино». Я вздохнул и сунул медяшку в хлебный 
автомат. Выскочил тоненький ломтик, мы разделили его поровну и вышли на улицу. 
Вечерело. Вокруг — ни души. Дул холодный ветер.
Мы шагали, втянув голову в плечи. Со всех перекрестков до нас долетал тоненький 
печальный голосок — «Господа хорошие!» Тьфу ты, дьявол! Никуда не денешься от 
этой штуковины. Так уж устроена, что помимо твоей воли лезет и лезет в душу. 
Мне стало сладко и грустно.
— Косю, друг, не завалялось у тебя монетки, а? Послушать бы…
Он извлек откуда-то потертую медяшку и проворчал:
— Только чтобы это в последний раз!
Тут я впервые хорошенько разглядел «копилку». Аппарат был куда изящнее нашего. 
Вверху кр