я дверь на третьем этаже, обозначенная буквой «В» — не просто белая, 
а с голубоватым оттенком, какой бывает у белой масляной краски. Эта дверь уже 
не была безымянной деталью. В ответ на звонок звякнула цепь, со скрипом 
повернулась ручка… И лицо этой женщины… Женщины с ослепительно ясными детскими 
глазами… Женщины, не знающей стыда, как кошка, незрелой, но трижды более 
взрослой, чем обычный взрослый… Она была настолько не похожа на ту, о которой 
читал и говорил мой гость, что некоторое время я не знал, как с ней держаться.
В то же время взгляд мой шарил по прихожей в поисках сандалий жены. Мне было бы 
достаточно сандалий. Это был бы знак, что она здесь. Но ее не было…
— Как ты долго… Он, наверно, очень помешал вам… — заговорила она, обращаясь 
сразу к нам обоим. Ее оживленный тон решительно никак не вязался с моим 
беспокойством о жене, и тут я, честно говоря, махнул на все рукой, предоставив 
событиям идти своим чередом. Это была женщина явно от мира сего. 
Женщина-нейтрализатор, которая против кислоты оборачивалась щелочью, а против 
щелочи кислотой и любое человеческое чувство превращала в инертный газ. Видимо, 
не стоило опасаться, что я забуду о нелепых настояниях моего гостя ни в чем ей 
не перечить.
Впрочем, как только меня провели в гостиную… Если бы меня спросили, почему я не 
повернулся и не ушел, я мог бы только ответить, что уходить было не из-за чего… 
Лишь одно странное обстоятельство насторожило меня.

Предложив мне дзабутон,
[10]
женщина повернула в мою сторону вентилятор, включила его и сказала мужу:

— Все в порядке, можешь пойти принять душ.
Тогда мой гость украдкой приложил палец к губам и подмигнул мне с видом 
сообщника. И снова я ощутил во рту противный вкус пластмассового печенья. Но 
женщина, проводив его взглядом, тихонько засмеялась.
— У него, наверное, самый настоящий бактериальный психоз, — проговорила она. — 
Вернется домой и не успокоится, пока не вымоет рук.
Хозяин и гость поменялись местами. В этой гостиной до предела заполненной 
ветром и светом, не было места магии опасностей и неожиданностей, здесь было 
царство бумажных кукол. Куклами, наверное, развлекалась женщина. Только ей 
могли быть дороги эти наивные и аляповато раскрашенные бумажные игрушки, 
которые висели, лежали и танцевали по всей комнате. И мне стало казаться, что 
вот теперь вся магия развеялась, как дым, и мой гость сделался таким же странно 
унылым и ни на что не годным, как маленький бумажный человечек, и несчастная 
женщина держит этих скучных бумажных человечков вместо золотых рыбок.
— Может быть, прохладительного?.. — приподнимаясь с места, заговорила женщина, 
но я перебил ее:
— Это ничего, что он был у меня так долго. Не имеет значения. А вот не надоела 
ли вам моя жена? Как-никак, минут сорок или пятьдесят…
— Ах, она у вас такая милая… — Женщина расцвела улыбкой и хлопнула в ладоши. — 
Вы ведь тоже ужасно добрый, сэнсэй, вы так подходите друг к другу.
— Значит, она все-таки посетила вас?
— Вы на меня сердитесь, сэнсэй? Вы, конечно, думаете обо мне нехорошо… Сказала, 
что приду за ним через тридцать минут…
— И солгали. Никогда бы не подумал, что вы занимаетесь такими глупостями. И 
вообще, может быть, вы мне скажете, с какой целью вы подняли весь этот тарарам?
— Вот ваша супруга очень хорошо это поняла. Что ж, женские заботы у всех 
одинаковы. Видите ли, на моего мужа положиться совершенно невозможно, но ведь 
не собака же он, не могу же я его оставить. И вдобавок, раз уж мы вместе живем, 
я все-таки женщина и я его люблю…
— Говорите, пожалуйста, конкретно. С какой целью вы меня обманули?
— Потому что мне его жалко.
— Жалко?
— Ему так нужен товарищ! Все равно кто. Ему необходим собеседник.
— Ладно, пусть будет товарищ.
— Но если бы вы не стали с ним разговаривать, сэнсэй, вы бы не сделались его 
собеседником…
Через полуоткрытую дверь послышался шум воды, льющейся из душа. У этой женщины 
блузка была какого-то странного романтического покроя, она царапала мои нервы, 
как бормашина — десну.
— А почему этим должен заниматься именно я?
— Об этом я особенно не задумывалась. Просто сегодня утром он услыхал сообщение 
о ракете и страшно разволновался. По-моему, он испугался, что все его мечтания 
пойдут прахом. А он же человек, ему захотелось поговорить с кем-нибудь. Ему 
необходим был товарищ, все равно кто. Ребенок, например, если ему не с кем 
играть, начинает плакать.
— И моя супруга со всем этим согласилась?
— Да, мы с ней чуть не расплакались вместе.
— Экий вздор! Вы уж совсем зарапортовались…
— Ну, насчет того, чтобы вместе расплакаться, я, может быть, немного 
преувеличила.
— И куда она ушла?
— Этого она мне не сказала… Она только сказала, что пойдет немного прогуляться, 
пока мой муж у вас, чтобы дать бедняге возможность выговориться…
— Глупости! Уж свою-то жену я хорошо знаю. Не такая она лицемерка, чтобы жалеть 
голодного пса больше, чем голодного человека.
— Так уж