слышал музыку, со мной разговаривали какие-то странные голоса, передо мной 
проходили невероятно яркие, кажущиеся совершенно реальными картины, 
напоминающие сновидения наяву. Тогда я понял, что уже готов отказаться и от 
обоняния, и от тактильных ощущений.
 Я перестал двигаться. Я просто лег на кровать на правый бок, и все бесконечно 
тянувшееся время посвятил осознанию своего "я", входя в контакт с основным 
внутренним стражем, позволяющим мне поддерживать контакты с жизнью и с самим 
собой (Ли когда-то определил осознание собственного "Я" как общение с основным 
стражем).
 По мере того как связь с основным стражем усиливалась, музыка, голоса и 
зрительные образы отступали на задний план, и наконец они полностью исчезли. Я 
погрузился в странное состояние полной отрешенности от всего и в то же время 
удивительной полноты. Казалось, что в этот момент я стал самим собой. Я был 
совершенно один. В этом мире больше ничего не существовало, да и мира, как 
такового, тоже не было. Я стал замкнутой в себе точкой, возможно такой, какой 
была вселенная до того, как непонятно какой силой спровоцированный взрыв создал 
из ничего стремительно разлетающиеся в разные стороны громадные конгломераты 
раскаленной материи. Пребывая в собственном "Я", я оценил всю прелесть и 
полноту этого неописуемого состояния, этого абсолютного уединения, когда 
организму удается отдохнуть одновременно и от внешнего, и от внутреннего мира. 
В то же время я, каким-то непостижимым образом, одним махом решил множество 
тревоживших меня тогда философских проблем. Наверное, не совсем верно было бы 
употреблять в данном случае слово "решил". Вряд ли бы я сумел сформулировать 
что-то словами, скорее, я обрел чувствование того, что я их решил. Я снова 
переосознал, что такое вечность, бесконечность, и еще более остро прочувствовал 
свою связь с этим миром.
 Но это осознание пришло ко мне еще до того, как я погрузился в свое "Я". Оно 
сопровождалось причудливыми видениями и ярчайшими галлюцинациями, но, возводя 
все новые стены, в конце концов я избавился и от них.
 И вдруг, находясь в полной пустоте, я почувствовал, как в глубине моего "Я" 
формируется и созревает желание вернуться к привычным ощущениям и ярким краскам 
окружающего мира, вернуться к полноценной, наполненной впечатлениями жизни. 
Сначала ожил мой внутренний мир, вернувшись ко мне во всей своей полноте, и я с 
новой силой осознал невыразимую ценность уникального факта своего рождения на 
свет.
 Потом началось возвращение к внешнему миру, а тело мое возвращалось к жизни. 
Первым чувством, которое я испытал, было чувство жажды. Тело, казалось, 
заиндевело. Я не мог пошевелить ни одним мускулом. Долго и мучительно я 
старался вновь обрести контроль над своими мышцами. Сначала я почувствовал, как 
вздрогнули веки, потом ощутил пальцы ног и даже смог пошевелить ими. Затем до 
меня донесся запах. Теперь я знал, где нахожусь и где расположены подносы с 
едой. Потом я различил запахи стула, стола, обоев. Хотя мои глаза все еще были 
закрыты, казалось, что я вижу комнату сквозь опущенные веки.
 Потом ко мне стали пробиваться звуки. Я продолжал свои попытки двигать мышцами.
 Возникло странное ощущение, что я невидимыми энергетическими руками 
"разгребаю" их, как щетки снегоуборочных машин разгребают засыпавший улицы снег.

 Как только я смог двигать руками, я сорвал повязку с глаз и вынул затычки из 
ушей. Звуки буквально оглушили меня, и, как ни странно, самым громким и 
тревожащим оказался звук моего собственного дыхания. Ранее незаметное и едва 
слышимое, оно вдруг зазвучало как огромный работающий электронасос, с шумом 
перекачивающий воздух.
 На мгновение меня охватил страх, что я ослеп. Несмотря на то что я снял 
повязку, глаза по-прежнему застилала темнота. Я тут же взял страх под контроль 
и неожиданно сообразил, что веки у меня все еще были закрыты. Я чуть-чуть 
приподнял их. Меня продолжала окружать темнота, в которой я обнаружил размытые 
сероватые полоски тусклого света. Я догадался, что на дворе ночь, а свет 
пробивается из углов занавешенного окна. Это открытие меня окончательно 
успокоило. Я широко открыл глаза, и меня удивило, насколько хорошо я видел в 
темноте. Несмотря на ночь и занавешенное окно, я различал контуры стола, стула 
и даже подноса с едой, стоящего на полу.
 Я провел руками по краю кровати. Казалось, что руки превратились в 
сверхчувствительный инструмент. Острота и четкость тактильных ощущений были под 
стать обострившемуся слуховому восприятию.
 Жажда напомнила о себе. Чувствительность в мышцах еще окончательно не 
восстановилась, и я, с трудом спустившись с кровати, на карачках дополз до 
большой пиалы с водой. Почему-то мне захотелось потрогать воду. Я намочил руки 
и коснулся ими лица, груди. Влажная прохлада вызвала волну странного озноба, 
прокатившегося по телу. Я подумал, что младенец, впервые познающий мир в 
ощущениях, должен так же удивляться непривычности того, что с ним происходит.
 Я начал пить мелкими глотками. Я пил, пил и никак не мог остановиться. 
Опустошив пиалу, я снова наполнил ее из стоящего рядом кувшина и продолжил пить.
 Меня удивило, как организм может принять такое количество воды. Потом я ощутил 
голод.
 Вкус пищи тоже был непривычным, но я уже почти пришел в себя, и наконец в 
действие активно включился мыслительный процесс. Я осознал всю важность того, 
что я только что сделал. Это были не просто упражнения по возведению стен между 
собой и миром. Они были теснейшим образом связаны со многими психотехниками 
Спокойных, в частности с упражнениями по модификации чувств, которые Учитель 
уже показывал мне. Зрение я должен был переводить в слух или в тактильные