|
свои очертания. На самом деле грань между стеной обычной модели мира, и стеной,
которой отгораживается от мира аскет или человек с нездоровым рассудком, столь
же расплывчата и неопределенна, как и грань между нормой и патологией в
современной психиатрии. Только случаи, находящиеся достаточно далеко от этой
грани, могут четко классифицироваться. В упражнениях, которые тебе предстоят,
тебе придется зайти очень далеко за эту грань.
После того как ты воздвигнешь между собой и миром стену молчания, ты
перейдешь с созданию следующей стены - стены избирательного невидения. Это
будет уже потруднее, чем простой отказ от разговоров или даже от желания
разговаривать. За стеной избирательного невидения последует полное невидение, а
затем избирательное и полное неслышание. Затем ты избавишься от тактильных
ощущений
- Ты что, хочешь сказать, что я должен буду погрузиться в себя до такой
степени, чтобы полностью перестать видеть, слышать и воспринимать окружающий
мир? - спросил я.
- Ты уже делал это, входя в трансовые состояния, - ответил Ли. - Но тогда эти
состояния длились недолго, и обычно ты входил в них под моим руководством.
Теперь тебе придется проделать все самостоятельно и пробыть в состоянии полной
самоизоляции от мира по меньшей мере несколько дней. Кстати, некоторые аскеты
месяцами не выходят из него.
- Да, серьезная штука, - задумчиво произнес я. - Похоже, это будет не быстро и
не просто.
- Угадал, - усмехнулся Учитель.
Тренировку ухода от окружающего мира я начал с отказа от разговоров. Объяснить
маме или отцу, с какой стати я вдруг решил больше ни с кем не общаться при
помощи слов и объясняться исключительно жестами, кивками головы или
невразумительным мычанием, было невыполнимой задачей. Чтобы хоть как-то
оправдать свое поведение, не обидев при этом домашних, соседей, друзей и
знакомых, я соорудил на голове впечатляющую повязку с огромным компрессом под
нижней челюстью, и, когда кто-либо пытался заговорить со мной, я, состроив
очень жалостное лицо, указывал на повязку, издавая страдальческое мычание.
Обычно этого было достаточно. Не склонный к излишней болтливости отец сразу же
оставил меня в покое, но избавиться от навязчивой заботы любимой мамочки
оказалось не так просто. Поэтому мне приходилось вставать ни свет ни заря и
уходить из дома, возвращаясь лишь поздно ночью, когда она уже спала.
С каждым днем молчание становилось все менее тягостным для меня, и в конце
концов я начал испытывать от него удовольствие. Я даже перестал мычать и вообще
издавать какие-либо звуки. На четвертые сутки я отметил наступление странного
внутреннего умиротворения. Я заметил, что даже не реализованное желание что-то
сказать или промычать уже напрягало голосовые связки, и теперь, когда я
постепенно утрачивал желание общения, голосовые связки как-то по-особому
расслаблялись.
Я заметил, что, общаясь жестами или просто стоя рядом с кем-то, я стал меньше
наклоняться к этому человеку, чем когда я вступал в беседу. Моя осанка
изменилась, став более ровной. Естественно, что теперь я гораздо меньше общался
с людьми. Знакомые и соседи свыклись с моим новым состоянием и оставили попытки
вступать со мной в контакт.
Следующей стеной, которую я должен был воздвигнуть по заданию Учителя, была
стена избирательного невидения. Для начала мне надо было перестать замечать
моих знакомых, в буквальном смысле "в упор не замечать их", и перестать
общаться с ними даже при помощи мимики или жестов. После того как у меня, очень
общительного по природе, действительно пропало желание говорить, я понял, что
внутренне готов к полному отказу от общения с людьми. И действительно, еще
через несколько дней я настолько ушел в себя, что перестал замечать окружающих.
Я скользил взглядом по окружающему миру, не фиксируясь ни на чем, что не
являлось для меня жизненно важным, например, на потоке машин, когда я переходил
через улицу. Все, что я видел, мгновенно стиралось из моего сознания, как
стирается изображение с засвеченной пленки.
Затем наступил самый сложный этап тренировок. Я заранее договорился с одним из
своих учеников, что он поможет мне на время превратиться в настоящего
отшельника. У этого ученика был небольшой частный дом недалеко от Симферополя,
и он жил там один. Во дворе дома располагалась маленькая времянка,
приспособленная для жилья. В нижней части двери времянки был сделан специальный
вход для собаки в виде плотной резиновой шторки. Ученик обещал мне каждый день,
не открывая дверь, ставить внутрь через вход для собаки подносы с едой и питьем,
и точно так же забирать их обратно, ни в коем случае не пытаясь открыть дверь
или войти со мной в контакт.
Тренировки во времянке я начал с возведения стены неслышания. Освоив
неслышание, я перешел к полному невидению. Чтобы облегчить себе задачу, на
первых порах я плотно затыкал уши и завязывал глаза, приучаясь жить в полной
темноте. Жизнь без звука и света оказалась странной, непривычной и очень
неприятной. На первых порах меня терзала невыразимая скука. Я учился жить как
слепой. Я принюхивался к запахам, развивал чувствительность пальцев, отчасти
компенсируя недостаток информации тактильными ощущениями. Вскоре я изучил
наощупь каждый уголок времянки. По запахам я безошибочно определял, где
находится дверь, где окно, где кровать, а где стоят подносы с едой.
Чтобы окончательно не сойти с ума от скуки, я постоянно что-то делал -
массировал тело, двигался, катался по полу. Постепенно я свыкся со своим
состоянием слепого и глухого. В конце концов я научился при помощи волевого
усилия полностью уходить внутрь, и внутренний мир заменил мне мир внешний. Я
|
|