стейшем русском языке и сказал:
     - Сегодня я говорю с тобой без акцента, потому что ты научился слушать 
меня, потому что именно акцент заставлял тебя внимательно прислушиваться к тому,
 что я говорю. Теперь я могу говорить с тобой, как с равным. Наконец-то, мой 
маленький брат, ты стал большим братом.
     Но это случилось потом, а тогда я ошеломленно наблюдал какую-то невероятно 
торжественную перемену в его осанке, в его позе, в его взгляде. Мне показалось, 
что он вырос. Его костюм, который выглядел таким грязным и отвратительным днем, 
совершенно преобразился ночью, образовав единое целое с этим непредсказуемым 
человеком. Исчезли мелкие детали, и осталось только общее впечатление от фигуры,
 облитой лунным светом, неожиданно ярким для осени.
     Мои чувства были настолько обострены, что я ощущал трепетание воздуха, 
которое можно было сравнить с предгрозовым состоянием, когда воздух кажется 
вязким и наэлектризованным. Мне почудилось, что воздух застыл вокруг меня, как 
густая, неподвижная масса, которую ощущаешь, когда движешься в ней.
     И это необычное состояние, вероятно, подготовило меня к тому, что 
случилось дальше.
     - Ничему не удивляйся, - снова заговорил кореец. - Стой там, где стоишь. 
Не сходи с этого места.
     Пока он это говорил, руки и ноги у него как будто свело судорогой, и они 
приняли неестественное положение, странным образом вывернувшись внутрь. Лицо 
его преобразилось и в полутьме, при свете луны, стало необыкновенно бледным. Из 
человека он на глазах превращался в нечто, описанию не поддающееся. Из горла 
корейца вырвался низкий шипящий звук, переходящий в пронзительный визг и затем 
в едва уловимый свист. Звук странным образом воздействовал на меня.
     Я качнулся в сторону, ухватился двумя руками за стену и начал сползать 
вниз. Было такое впечатление, что кто-то схватил мои внутренности одной рукой, 
а мозг - другой и пытается вырвать их из меня, причем мозг стремился вверх, а 
внутренности падали вниз. Веки налились свинцовой тяжестью. Меня вырвало. 
Огромным усилием воли я заставил себя посмотреть на Ли. Как раз в этот момент 
его тело, как будто выпущенное из катапульты, с силой рванулось вверх, 
перевернулось вокруг своей оси и ударилось о стену на высоте более двух метров. 
Ли падал вниз головой, но в первое же мгновение столкновения с землей, 
непостижимым образом оттолкнувшись плечами от булыжной мостовой, он снова взмыл 
вверх. Каскад поворотов, прыжков, двойных и тройных сальто слился в моем 
сознании в один хаотический рисунок, до сих пор пламенем бушующий в моей памяти.
 Неистовая какофония полетов, казалось, длилась вечно. На самом деле прошло 
всего несколько секунд.
     Я уже мог дышать более свободно. Руки дрожали. Лоб покрылся испариной. 
Закончивший свои упражнения кореец снова превратился в обыкновенного человека. 
Чтобы привести меня в чувство, он ногтем больно надавил мне на точку под носом, 
а потом, резко наклонившись, через одежду сильно укусил мой живот примерно на 
расстоянии ладони выше пупка.
     От резкой боли я пришел в себя и схватил его за уши, пытаясь оттолкнуть 
его голову. Уши корейца оказались на удивление мягкими и растягивались, словно 
эластичная резина. Это ощущение невероятных ушей после всего увиденного волной 
ударило мне в мозг, и я захотел его о чем-то спросить, сам еще не понимая о чем,
 но не смог выдавить из себя ни звука.
     Грозовая туча с усмешкой взглянул на меня и с сильным акцентом произнес:
     - Нет, я не инопланетянин, и не надо на меня так смотреть.
     От этих слов, я, казалось, онемел навеки. Он сказал:
     - Посиди, посиди.
     Я сидел на асфальте, привалившись спиной к стене и вытянув ноги рядом с 
лужицей собственной рвоты. Резкий запах рвоты, подобно нашатырному спирту, 
приводил меня в сознание, но, как ни странно, он не был мне противен. Я словно 
находился в другом измерении, где отсутствовали нормальные человеческие реакции 
и ощущения.
     "Грозовая туча" застыл на корточках напротив меня, опираясь на всю ступню, 
как это делают заключенные или разведчики, когда они не могут сесть на холодную 
землю. Он сидел, склонив голову, вытянув и перекрестив руки и опираясь на 
согнутые колени. Казалось, что он уснул.
     Мне до сих пор вспоминается эта сюрреалистическая картина пустынной улицы, 
залитой лунным светом, стена, застывшая фигура азиата, чувство отрешенности и 
остановившегося времени.
     Не знаю, сколько времени мы просидели молча, пока тишину не нарушило 
кошачье мяуканье. Две бродячие кошки с воплями выскочили из подворотни, явно 
что-то не поделив между собой, и разбежались в стороны, предварительно наградив 
друг друга парочкой оплеух.
     Кореец поднял голову, неожиданно мяукнул противным гнусным голосом и 
вытянул вперед палец, указывая на одну из кошек. Кошка присела, повернула 
голову и замерла, глядя на него в каком-то напряженном ожидании. Кореец 
пошевелил пальцем. Кошка, переставив одну из передних лапок накрест с другой, 
вдруг опрокинулась на спину, перевернулась, лежа повела головой и попыталась 
отряхнуться.
     Кореец убрал палец, и ошалевшая кошка резко вскочила, помчалась вдоль по 
улице, метнулась к стене и, разбежавшись, в несколько прыжков перемахнула через 
нее.
     Тогда я даже не понял, что произошло. Я просто тупо созерцал происходящее, 
и факт того, что азиат мог влиять на поведение животных, меня ничуть не поразил.

     Эта его способнос