Эпикур Метродора, Сократ Платона и т. д. И он добавляет, что когда он добрался 
еще дальше в прошлое до Пифагора, Ферекида и Фалеса, ему пришлось продолжать 
поиски их учителей. То же самое с египтянами, индийцами, вавилонянами и с 
самими магами. Он не прекращал исследований, он говорит, чтобы узнать, кого они 
все имели своими учителями. И если бы он (Климент) довел бы свое расследование 
до самой колыбели человечества, до первого поколения людей, он все еще бы 
повторял свой вопрос – «кто их учитель»? Конечно – он говорит – их учителем не 
мог быть «кто-либо из людей». И даже если бы мы могли добраться до Ангелов, то 
должны были бы задать им тот же самый вопрос: «Кто были их (подразумевая 
«божественных» и «падших» Ангелов) учителями?»
       Целью длинных аргументов этого доброго отца, разумеется, является 
выявление двух различных учителей: одного – наставника библейских патриархов, 
другого – наставника язычников. Но ученикам Тайной Доктрины нет надобности так 
утруждать себя. Их профессора хорошо осведомлены о том, кто были Учителями их 
предшественников по Оккультным Наукам и Мудрости.
       Климент, наконец, выследил двух учителей; и они суть, как и следовало 
ожидать, Бог и его вечный враг и противник – Дьявол; предмет исследований 
Климента относится к двойственному аспекту Герметической Философии, как причина 
и следствие. Признавая нравственную красоту добродетелей, проповедоваемых в 
каждом оккультном труде, с которым он ознакомился, Климент желает узнать 
причину кажущегося противоречия между учением и практикой, Магией добра и 
Магией зла, и приходит к заключению, что Магия имеет два источника – 
божественный и дьявольский. Он ощущает ее раздвоение на два канала, отсюда его 
дедукция и вывод.
       Мы тоже ощущаем это раздвоение, но без обязательного его заклеймления 
дьявольским, ибо мы судим «путь левой руки» таким, каким он 40] вышел из рук 
своего основателя. Иначе, если так же судить по следствиям собственной Климента 
религии и по поведению в жизни некоторых ее исповедующих, после смерти их 
Учителя, – оккультисты имели бы право делать почти такие же выводы, какие 
сделал Климент. Они имели бы право сказать, что в то время как Христос, Учитель 
всех истинных христиан, был во всех отношениях божественным, те, кто прибегали 
к ужасам Инквизиции, к унижению и пыткам еретиков, евреев и алхимиков, 
протестант Кальвин, который сжег Сервета, и его наследники 
протестанты-преследователи, вплоть до бичевателей и сжигателей ведьм в Америке, 
должно быть, имели своим Учителем Дьявола. Но оккультисты, не верующие в 
дьявола, предотвращены от отплачивания таким образом.
       Однако свидетельство Климента ценно постольку, поскольку оно показывает 
1) огромное количество трудов по оккультным Наукам в те дни; и 2) необычайные 
силы, которыми посредством этих Наук овладели некоторые люди.
       Например, всю шестую книгу из своей «Stromateis» он посвящает этому 
исканию первых двух «Учителей» истинной и ложной Философии соответственно, 
которые, по его словам, обе сохранились в египетских святилищах. Очень уместно 
также он обращается к грекам с вопросом, почему бы им не признать «чудес» 
Моисея, как таковых, когда они требуют признания такой привилегии для своих 
собственных философов, и он приводит ряд примеров. Это, как он говорит, Эах, 
вызвавший с помощью своих оккультных сил чудесный дождь; это Аристей, 
заставивший ветры дуть; Эмпедокл, утихомиривший бурю и принудивший ее затихнуть 
и т. д.62
       Больше всего его внимание было направлено к книгам Меркурия Трисмегиста.
63 Он также не скупится на похвалы Гистаспу (или Гуштаспу), Книгам Сивилл, и 
даже правильной Астрологии.
       Во всех веках Магию и употребляли и злоупотребляли ею, так же как теперь 
употребляют Месмеризм или Гипнотизм и злоупотребляют им. Древний мир имел своих 
Аполлонов и Ферекидов, и мыслящие люди в этом могли разобраться, как могут и 
теперь. Например, в то время как ни один классический или языческий писатель не 
нашел ни одного слова упрека в адрес Аполлония Тианского, не так обстоит дело в 
отношении Ферекида. Хезихий Милетский, 41] Филон Библейский и Евстахий 
безудержно обвиняют последнего в том, что он построил свою Философию и Науку на 
демонических традициях, т. е. на Колдовстве. Цицерон заявляет, что Ферекид 
является potius divinus quam nedicus, «скорее предсказателем, чем врачом», и 
Диоген Лаэртский приводит длинный ряд повествований о его предсказаниях. 
Однажды Ферекид предсказывает кораблекрушение за сотни миль от него; другой раз 
он предсказывает пленение лакадемонян аркадийцами; наконец он предвидит 
собственный ужасный конец.64
       Имея в виду те возражения, которые будут выдвинуты против Учений 
Эзотерической Доктрины в том виде, как они здесь излагаются, пишущая эти строки 
вынуждена опровергнуть некоторые из них заранее.
       Такие вменения в вину, как те, которые Климент выдвинул против 
«языческих» Адептов, только доказывают существование сил ясновидения и 
предвидения во всех веках, но не являются доказательствами в пользу Дьявола. 
Поэтому они не имеют никакой ценности, за исключением как для христиан, для 
которых Сатана является одним из главных столпов вероисповедания. Бароний и Де 
Мирвилль, например, находят неоспоримые доказательства Демонологии в вере в 
совечность Материи с Духом!
       Де Мирвилль пишет, что Ферекид
       Постулирует в принципе изначальность Зевса или Эфира, и затем на том же 
самом плане некого принципа, совечного и содейственного, который он называет 
пятым элементом или Огенос.65
       Затем он указывает, что Огенос означает то, что затворяется, что держит 
в плену, и что это есть Гадес, «или, одним словом, ад».