сочинения Платона как аллегории и «темные высказывания», завуалировавшие истины,
 которые он не имел права высказать.
       Раз это установлено, то как получается, что один из лучших знатоков 
греческой литературы в Англии проф. Джовет, современный переводчик трудов 
Платона, старается доказать, что ни один из Диалогов – включая даже «Тимея» – 
не содержит в себе никаких элементов Восточного Мистицизма? Те, кто в состоянии 
различить истинный дух Платоновской Философии, едва ли будут убеждены теми 
аргументами, которые глава Бэлиол Колледжа выкладывает перед своими читателями. 
Для него, несомненно, «Тимей» может быть «неясным и отталкивающим», но также 
несомненно и то, что эта неясность не возникла, как профессор говорит своей 
публике, «в младенчестве физической науки», но скорее в дни ее сокровенности; 
не из «спутывания теологических, математических и физиологических понятий», или 
же «из желания охватить всю Природу, не обладая соответствующим знанием ее 
частей».4 Ибо Математика и Геометрия были спинным хребтом оккультной космогонии 
и, следовательно, также «Теологии», и физиологические понятия древних Мудрецов 
каждый день подтверждаются Наукой нашего века, по меньшей мере для тех, кто 
знает, как читать и понимать древние Эзотерические сочинения. «Знание частей» 
помогает нам мало, если это знание ведет нас лишь к большому невежеству о Целом 
или о «природе и разуме Всеобщего», как Платон называет Божество, и заставляет 
нас совершать величайшие ошибки наиболее вопиющим образом вследствие применения 
наших расхваленных индуктивных методов. Платон мог быть 8] «неспособным на 
применение индуктивного метода или обобщения в современном смысле»;5 он мог 
быть и неосведомленным о циркуляции крови, которая, как нам говорят, «была 
абсолютно неизвестна ему»,6 но нет ничего, чем можно бы опровергнуть, что он 
знал, что такое кровь есть, и это больше, чем то, на что может претендовать 
любой современный физиолог или биолог.
       Хотя проф. Джовет отводит «физическому философу» более щедрый удел 
знания, чем какой-либо другой современный комментатор и критик, тем не менее 
его критика значительно перевешивает его восхваления, – можно процитировать его 
собственные слова, чтобы ясно показать его пристрастность. Так, он говорит:
       Поставить чувства под контроль разума; отыскать какой-то путь в 
лабиринте или хаосе видимостей, будь-то столбовая дорога математики или более 
отклоняющиеся пути, подсказываемые аналогией между человеком и миром, миром и 
человеком; понимать, что все имеет свою причину и все стремится к своему 
завершению – это дух древнего физического философа.7 Но мы не воздаем высокой 
оценки условиям познавания, которым он был подчинен, также и идеи, за которые 
цеплялось его воображение, не имеют такого же влияния на нас. Ибо он витает 
между материей и разумом; он находится под властью абстракций; его впечатления 
берутся почти наугад из внешней природы; он видит свет, но не видит тех 
предметов, которые открываются светом; и он сближает вплотную вещи, которые нам 
кажутся так далеки друг от друга, как два полюса, так как между ними он ничего 
не находит.
       Предпоследнее утверждение, очевидно, не по вкусу современному 
«физическому философу», который видит «предметы» перед собою, но не видит света 
Вселенского Разума, открывающего их, т. е. поступает диаметрально 
противоположным образом. Поэтому ученый профессор приходит к заключению, что 
древний философ, о котором он теперь судит по Платоновскому «Тимею», должно 
быть, поступал совсем не по-философски и даже действовал неразумно. Ибо:
       Он внезапно переходит от лиц к идеям и числам, и от идей и чисел к 
лицам8, он путает субъекта с объектом, первую и конечную причины и, 9] 
замечтавшись о геометрических фигурах,9 теряется в приливе чувств. И теперь с 
нашей стороны требуется усилие ума для того, чтобы его двоякий язык понять, или 
постичь неясный характер знания и гений древних философов, который при таких 
условиях (?), кажется, божественною силою во многих случаях предвидел истину10.
       Подразумевается ли под «при таких условиях» наличие невежества и 
ментальной тупости в «гении древних философов», или что-то другое, – мы не 
знаем. Но для нас совершенно ясно значение подчеркнутых нами фраз. Верит или не 
верит Региус-профессор греческого языка в сокровенное значение геометрических 
фигур и в Эзотерический «жаргон», он тем не менее признает присутствие 
«двоякого языка» в писаниях этих философов. Отсюда следует, что он допускает 
существование сокровенного значения, которое должно было иметь свое 
истолкование. Почему же он тогда решительно сам себе противоречит на следующей 
странице? И почему он должен отказывать «Тимею» – этому преимущественно 
пифагорейскому (мистическому) Диалогу – в каком-либо оккультном значении, и так 
стараться убедить своих читателей, что
       Влияние, которое «Тимей» оказал на последующие поколения, частично 
обязано недоразумению.
       Нижеследующая цитата из его Введения находится в прямом противоречии с 
предшествующим абзацем, который был приведен выше:
       В предполагаемых глубинах этого диалога неоплатоники находили 
сокровенные значения и связи с еврейскими и христианскими Священными Писаниями, 
и вывели оттуда доктрины, совсем расходящиеся с духом Платона. Полагая, что он 
был вдохновлен Святым Духом или же получил свою мудрость от Моисея11, 10] они, 
кажется, обнаружили в его писаниях христианскую Троицу, Слово, Церковь ... и у 
неоплатоников был метод истолкования, которым они могли извлечь любое значение 
из каких угодно слов. В самом же деле, они не были способны отличить мнения 
одного философа от другого, или отличить серьезные мысли Платона от его 
мимолетных фантазий.12 ... (Но) не существует опасности, что современные 
комментаторы «Тимея» повторят абсурдность неоплатоников.
       Никакой опасности, разумеется, нет по той простой причине, что у