бледен и худ. Вместо ожидаемого раболепного смирения, я увидел в нем спокойное 
достоинство. Всякий, кто сознает свое нравственное превосходство с равнодушным 
презрением смотрит на ошибки других. Он не отвечал на мои насмешливые 
непочтительные вопросы, которые я лихорадочно задавал ему один за другим. Он 
молча 
смотрел на меня, как врач на бредящего пациента; когда его глаза остановились 
на мне, я 
почувствовал, или скорее увидел, как яркий и острый луч света, словно 
серебряная нить, 
вырвался из черных узких глаз, глубоко посаженных на его желтом лице. Этот луч 
или 
нить, казалось, проникли в самый мой мозг и сердце, как стрела, и начали 
извлекать 
оттуда мои мысли и чувства. Да, я видел и чувствовал это, и очень скоро это 
стало 
невыносимым. 
Я не выдержал и с вызовом в голосе предложил рассказать мне, что он прочитал в 
моих 
мыслях. Он спокойно и правильно ответил на мой вопрос: меня беспокоила, 
чрезвычайно 
беспокоила судьба родственницы, ее мужа и детей. Он правильно описал мне их дом,
 как 
будто знал этот дом так же хорошо, как и я. Я бросил подозрительный взгляд на 
своего 
друга, бонзу, который мог заранее рассказать все это ямабуши. Однако я вспомнил,
 что 
Тамооре не было известно, как выглядит дом моей сестры, а японцы, как правило, 
правдивы и остаются друзьями до самой смерти. Мне стало стыдно за свое 
подозрение. 
Чтобы как-то загладить вину перед собственной совестью, я спросил у отшельника, 
не мог 
бы он рассказать мне, что сейчас происходит с моей любимой сестрой. "Иностранец,
-- 
ответил он мне,-- не поверит ни чьим словам и никаким знаниям из чужих уст. 
Если 
ямабуши скажет мне, то впечатление от его слов рассеется через несколько часов 
и 
спрашивающий будет таким же несчастным, как и раньше. Есть только один выход: 
нужно сделать так, чтобы иностранец увидел все своими глазами и сам узнал 
истину. 
Готов ли спрашивающий к тому, что неизвестный ему ранее ямабуши приведет его в 
необходимое состояние?" 
Я слышал в Европе о загипнотизированных сомнамбулах и других мошенниках, 
претендующих на дар ясновидения и, поскольку я в них не верил, я не имел ничего 
против 
самой процедуры гипноза. Несмотря на непрекращающуюся душевную боль, я не смог 
удержаться от улыбки при мысли об операции, которая мне предстояла и на которую 
я 
шел по своей охоте. Тем не менее я с молчаливым поклоном выразил свое согласие. 

III  
ПСИХИЧЕСКАЯ МАГИЯ
Старый ямабуши не терял время даром. Он посмотрел на заходящее солнце и увидел, 

вероятно, что владыка Тен-Джио-Дай-Дзио (Дух, бросающий Лучи) благоприятствует 
надвигающейся церемонии, и быстро вынул из своей одежды небольшой узелок. В нем 

лежали лакированная шкатулка, кусочек зеленоватой бумаги, сделанной из коры 
тутового 
дерева и перо, которым он написал несколько предложений иероглифами. Эти 
иероглифы 
-- Найдэн -- использовались в специальном письменном языке для религиозных и 
этических целей. Закончив, он вынул из складок одежды маленькое круглое 
зеркальце, 
сделанное из стали удивительной чистоты и, поместив зеркало перед моими глазами,
 
попросил посмотреть в него. 
Я не только слышал об этих зеркалах, которые часто используются в храмах, но и 
часто 
видел их. Считается, что под управлением и по воле умелого жреца в них может 
появиться Дайдж-Джин, великий дух, который сообщает спрашивающим их судьбы. 
Поначалу я вообразил, что он намеревается вызвать такого духа, который ответит 
на мои 
вопросы, однако случилось нечто совсем иное. 
Не без некоторого отвращения в душе, вызванного глубоким чувством глупости того 

занятия, которому предаюсь, я прикоснулся к этому зеркалу и внезапно испытал 
странное 
ощущение в предплечье руки, которой держал зеркало. На короткое мгновение я 
забыл о