Прошли годы. Со временем мой неистребимый скептицизм усиливался и становился 
яростнее день ото дня. Я уже говорил о своей старшей любимой сестре, моей 
единственной родственнице, оставшейся в живых. Она вышла замуж и недавно 
переехала 
жить в Нюрнберг. Я относился к ней скорее как к дочери, чем как к сестре: ее 
дети были 
так же дороги мне, как если бы они были моими собственными. Когда в течение 
нескольких дней мой отец потерял все свое состояние, а у матери не выдержало 
сердце, 
именно моя старшая сестра стала ангелом-хранителем нашей бедной семьи. Из любви 
ко 
мне, младшему брату, она делала все, чтобы оплатить мою учебу, отказываясь от 
личного 
счастья. Она пожертвовала собой ради близких людей, помогая отцу и мне, до 
бесконечности откладывала свою свадьбу. Как я любил и почитал ее! Время только 
усиливало мои семейные чувства. Те, кто считает, что атеист вообще не способен 
быть 
настоящим другом, любящим родственником или верным подданным, произносят 
сознательно или бессознательно величайшую клевету и ложь. Это огромная ошибка 
говорить, что материалист с годами ожесточается, что он не может любить так, 
как 
любит человек, верующий в Бога. 
Правда, бывают и исключения, но, как правило, люди, о которых идет речь, больше 

самолюбивы, чем скептичны, или просто грубо чувственны. Но если человек 
добродушен 
по своей природе, и у него нет никаких мотивов, кроме любви к разуму и истине, 
и если 
такой человек становится атеистом, его семейные чувства, любовь к близким ему 
людям 
только усиливаются. Все его эмоции и страстные желания, которые у людей 
религиозных 
вдохновляются невидимым и недостижимым, вся его любовь, которая в 
противоположном 
случае была бы без всякой пользы отдана воображаемому небу и божеству, 
обитающему 
на этом небе, у атеиста концентрируется и удесятеряется, направляясь целиком на 
тех, 
кого он любит, и на человечество. В самом деле, только сердце атеиста 
      ...может знать,  
Таинственное тихое течение  
Любви двух братьев... 
Именно братская любовь заставила меня пожертвовать личными удобствами и 
благосостоянием, чтобы сделать сестру счастливой, чтобы принести радость той, 
которая 
стала мне ближе матери. Я был совсем мальчишкой, когда оставил свой дом в 
Гамбурге, и 
работал с отчаянной серьезностью человека, который преследует одну единственную 

благородную цель -- избавить от страданий тех, кого любит. Я очень скоро 
завоевал 
доверие своих работодателей, и они предоставили мне высокий пост, на котором я 
пользовался их полным доверием. Моей первой настоящей радостью и наградой стало 

замужество моей сестры. Я был рад помочь им в борьбе за существование. Моя 
любовь к 
ним была такой чистой и бескорыстной, что, когда мне довелось увидеть ее детей, 
любовь 
эта, вместо того, чтобы ослабнуть, разделившись между столькими членами семьи, 
казалось, стала еще сильнее. Мои чувства к сестре, которые питались 
способностью к 
глубоким и теплым привязанностям в семейном кругу, были так велики, что мне и в 

голову никогда не приходила мысль зажечь священное пламя любви перед каким-либо 

другим кумиром. Семья моей сестры была единственной церковью, которую я 
признавал, 
и единственным храмом, в котором я совершал обряды поклонения перед алтарем 
святой 
семейной любви и привязанности. По существу, с Европой меня связывала только ее 

семья из одиннадцати человек, включая мужа. За все эти годы, а точнее за девять 
лет, я 
дважды пересекал океан с единственной целью -- увидеть и прижать к своему 
сердцу 
дорогих мне людей. Мне больше нечего было делать на Западе, и, исполнив эту 
приятную 
обязанность, я всякий раз возвращался в Японию, чтобы не покладая рук трудиться 
ради 
их счастья. Ради них я оставался холостяком, чтобы богатство, которое я смогу