речи, охваченный ужасом. Кровь застыла в его жилах, и волосы зашевелились у 
него на 
голове. "Это всего лишь сон, нелепый сон!" -- успокаивал он себя. 
"Я как мог пытался, мой милый Францхен... Я пытался отделиться от этих 
проклятых 
струн, да так, чтобы не оборвать их ..." Знакомый хриплый голос взмолился: 
"Помоги 
мне!" И опять из футляра донесся звон, еще более протяжный и скорбный; он 
расходился 
от стола во всех направлениях, повинуясь какой-то внутренней энергии, и 
напоминал 
живое существо; однако с каждым натяжением струны звуки становились все более 
резкими и отрывистыми. Стенио не в первый раз слышал эти звуки, которые часто 
доносились до него после того, как он использовал внутренности старого учителя 
в своих 
честолюбивых целях. Но всякий раз ощущение леденящего ужаса не позволяло ему 
доискиваться до причин, их вызывавших, и он старался убедить себя в том, что 
это были 
всего лишь галлюцинации. 
Но сейчас трудно было отмахнуться от этого явления, происходившего то ли во сне,
 то ли 
наяву, да это было и не так уж важно, поскольку галлюцинация -- если речь все 
же шла о 
ней -- была гораздо более реальной и яркой, чем действительность. Франц хотел 
что-то 
сказать, подойти поближе, но, как это часто бывает в кошмарных снах, не мог ни 
выдавить из себя хотя бы слово, ни пошевелить пальцем. 
Удары и толчки становились все сильнее, и, наконец, что-то внутри футляра 
разорвалось 
с оглушительным звуком. Видение скрипки Страдивари, лишившейся своих волшебных 
струн, вспыхнуло перед его глазами, и Франца бросило в холодный пот. Он 
предпринял 
нечеловеческие усилия, чтобы освободиться от сковавшего его ужасного видения. И 
когда 
невидимый дух умоляюще прошептал: "О, помоги мне освободиться от...", Франц 
одним 
прыжком подскочил к футляру, словно разъяренный тигр, защищающий свою добычу, и 

судорожным усилием рассеял чары. "Оставь скрипку в покое, старый демон!" -- 
закричал 
он хриплым дрожащим голосом. 
С яростью захлопнув приподнявшуюся крышку и придавив ее левой рукой, он схватил 
со 
стола кусочек канифоли и начертил на обтянутой кожей поверхности шестиконечную 
звезду -- знак, которым царь Соломон загонял злых духов обратно в их темницы. 
Из футляра донесся вопль, подобный вою волчицы, оплакивающей своих малышей. "Ты 

неблагодарен, о, как ты неблагодарен, мой Франц! -- простонал рыдающий голос 
духа.-- 
Но я прощаю... ибо по-прежнему люблю тебя. Ты больше не сможешь держать меня 
здесь... мальчик. Смотри же!" И тут футляр и стол окутал серый туман; 
поднимаясь вверх, 
он поначалу принимал какие-то неясные очертания. Затем облако стало 
разрастаться, и 
Франц почувствовал, как его обвивают холодные влажные кольца, такие же 
скользкие, 
как тело змеи. Он вскрикнул и... проснулся; но оказалось, что Франц лежит не на 
постели, 
а возле стола, как это ему приснилось, и отчаянно сжимает обеими руками футляр 
скрипки. "Впрочем, это был сон..." -- пробормотал он, еще ощущая страх, но уже 
освободившись от тяжести на сердце. 
С большим трудом взяв себя в руки, он отпер футляр, чтобы осмотреть скрипку. 
Она была 
в прекрасном состоянии и только покрылась слоем пыли. Франц вдруг почувствовал 
себя, 
как никогда прежде, хладнокровным и решительным. Вытерев пыль с инструмента, он 

тщательно натер смычок канифолью, подтянул и настроил струны. Он даже 
попробовал 
сыграть начало "Ведьм", сначала робко, а потом все более уверенно и смело водя 
смычком по струнам. 
Звучание этой громкой одинокой мелодии -- вызывающей, словно звук военной трубы 

завоевателя, нежной и величавой, напоминающей игру ангела на его золотой арфе,
-- 
вызвало в душе Франца трепет. Ему открылись возможности, о которых он доселе не 

подозревал: смычок, порхавший по струнам, извлекал мелодию, поражавшую 
богатством 
интонаций, которые музыкант никогда раньше не слышал. Начиная с непрерывного