| |
тюрьму, заставив признаться в совершенном преступлении, силы внезапно оставили
меня.
Спустя всего неделю после прибытия я стал почти безумным маньяком, совершенно
беспомощным перед нервной лихорадкой, охватившей меня. Несколько недель я
находился между жизнью и смертью, и опыт лучших врачей оказался бесполезным
перед
страшной болезнью. Наконец мой организм одержал верх, и к моей безмерной печали
врачи объявили, что я буду жить.
Я выслушал их с болью в сердце. Теперь я был обречен вести тяжелое безнадежное
существование, постоянно раскаиваясь в содеянном. У меня не было надежды найти
утешение на земле, а поскольку я по-прежнему верил лишь в кратковременное
существование сознания после смерти, это неожиданное возвращение к жизни только
усилило мое озлобление. Мои чувства не смягчились, поскольку в первые же дни
после
выздоровления ко мне снова вернулись нежданные гости, те самые видения,
правильность
и реальность которых я уже больше не мог отрицать. Увы! Эти видения больше не
были
для моего скептического слепого сознания
Детьми досужего ума,
Пустой игрой воображенья...
Они были всегда верными фотографиями реальных бед и страданий моих близких,
моих
лучших друзей... Таким образом, оказалось, что я был обречен на беспомощность и
муки
прикованного Прометея, всякий раз, как только оставался один. В тихие ночные
часы
какая-то безжалостная железная рука вела меня к кровати моей сестры и
заставляла
наблюдать час за часом разрушение ее изможденного организма и принуждала быть
свидетелем страданий, которых ее собственный мозг не сознавал. Еще одно
обстоятельство оставляло в моем сердце незаживающую рану, которая приносила мне
адские мучения. Мне приходилось видеть при свете дня по-детски невинное лицо
моей
юной племянницы, такой нежной, простой и искренней в ее падении. И одновременно
мне приходилось видеть как ночью, во сне, вместе с воспоминаниями о позоре к
ней
приходит сознание того, что ее молодая жизнь навеки разбита. Ее сны для меня
становились объективной реальностью так же, как это случилось на пароходе. Мне
приходилось переживать снова и снова, ночь за ночью все то же ужасное отчаяние,
поскольку теперь, когда я поверил в реальную возможность видеть на расстоянии,
я
пришел к заключению о том, что в наших телах, как в теле гусеницы, спрятана
какая-то
куколка, которая может в свою очередь содержать в себе бабочку, символ нашей
души, и
теперь я уже не мог оставаться равнодушным к тому, чему я стал свидетелем. Во
мне
действительно развилось нечто такое, что разбило ледяной кокон. По-видимому,
мое
теперешнее видение уже происходило в результате совпадений моей внутренней
природы
с Дайдж-Джином. Мои видения появлялись как следствия прямых личных психических
действий, а злобные существа заботились только о том, чтобы я не увидел ничего
приятного или возвышенного. Таким образом, теперь каждый приступ неосознанной
боли
в изможденном теле моей сестры, каждое ужасное воспоминание из беспокойных снов
моей племянницы о преступлении, совершенном по отношению к ней, невинному
ребенку, находили чуткий отклик в моем кровоточащем сердце. Глубокий источник
сочувствия, любви и печали извергался из моего физического сердца, и теперь его
шум
отдавался громким эхом в пробужденной душе, отделившейся от тела. Мне
приходилось
пить чашу несчастий до самого дна. Я стал олицетворением горя. Мои ночи и дни
превратились в пытку! О, как оплакивал я ошибку своей гордыни, как я был
наказан за
свое пренебрежение предложенным мне в Киото очищением, потому что теперь я
поверил в действенность последнего. Дайдж-Джин действительно овладел мною.
Злобный дух выпустил всех псов ада на свою жертву...
И вот настал ужасный конец. Бедная безумная мученица была опущена в темную и
желанную могилу, оставив после себя своего первенца и юную дочь, которая
скончалась
от чахотки всего несколько месяцев спустя. Не прошло и года, как я остался
совсем один в
|
|
