анекдотов об этих священных животных.
Буйвол при первых словах юного тералли повернул к нему голову и точно слушал и 
понимал. Взглянув в нашу сторону, как бы желая осмотреть нас еще внимательнее, 
он стал кивать головой, испуская короткие, отрывистые, будто осмысленные 
мычания 
и как бы отвечая на почтительные замечания тералли. Затем бросив на нашу 
компанию уже равнодушный взгляд, буйвол повернулся к дороге спиной и тихо пошел 

назад к своему стаду...
Вся эта сцена была до того комична и так сильно напоминала разговор русского 
мужика с медведем "Михайло Иванычем" на цепи, что я чуть было не рассмеялась.
Взглянув на серьезные и немного смущенные лица моих спутниц, я невольно 
удержалась.
- Видите, что я говорю вам правду! - полуторжественно, полубоязливо шепнула мне 

на ухо девочка лет пятнадцати. - Буйволы и тералли понимают друг друга, они 
разговаривают между собою, как люди.
К моему изумлению, мать не остановила девочку, не сделала никакого замечания. 
На 
мой вопросительный, удивленный взгляд она только ответила как бы тоже с 
маленьким смущением: "Тодды во всем странное племя... Они родятся и живут среди 

буйволов. Они дрессируют их годами, и действительно можно подумать, будто они 
ведут между собою разговоры".
Узнав мистрис Т. и ее семейство, женщины вышли на дорогу и окружили нас. Их 
было 
пять: одна с ребенком совершенно голым, невзирая на холодный дождевой вихрь; 
три 
молодые и очень красивые и одна старуха, еще очень благообразная, но зато уж 
очень грязная. Эта подошла прямо ко мне и спросила, должно быть по-канарезки: 
кто я такая. Вопроса я, конечно, не поняла и поэтому за меня ответила одна из 
молодых девушек. Но когда мне были переведены как вопрос, так и ответ, то 
последний показался мне чрезвычайно оригинальным, хотя и не очень 
правдоподобным.
В этом ответе я была представлена публике "чужеземной матерью и любящей дочерью 

буйволов", по уверению переводчицы. По-видимому, это описание успокоило и даже 
обрадовало грязную старуху, потому что без такой рекомендации, как я узнала 
после, меня бы и не допустили присутствовать при вечерних обрядах с буйволами. 
Старуха тотчас же побежала и, вероятно, передала сведения другому, старшему 

тералли, который, будучи окружен группой молодых священнодействующих, стоял 
вдали в живописной позе, опершись локтем на блестящую черную спину уже 
знакомого 
нам буйвола "вожака". Он тотчас пошел к нам и заговорил с мистрис С., которая 
знала их язык не хуже туземца.
Какой представительный великолепный старик! Я невольно сравнивала этого аскета 
гор с такими же аскетами индусами и мусульманами. Сколько последние кажутся 
расслабленными, мумиеобразными, столько тералли-тодда поражал нас здоровьем и 

силою своего мощного, высокого и крепкого, как вековой дуб, тела. Седина еле 
серебрила его бороду и густые, падающие тяжелыми прядями на спину, волосы. 
Прямой как стрела, он подходил к нам не торопясь, и мне казалось, будто к нам 
приближается ожившая, вышедшая из своей рамы фигура Велизария. При виде этого 
чудно-живописного гордого старика, глядевшего царем, переодетым в рубище, и его 

шести замечательно мощных и красивых капиллолей, во мне проснулось с новою 
силой 
чувство жгучего любопытства, неутолимое желание узнать все, что только было 
возможно, о его племени и особенно о его тайнах.
Но то было напрасное и в ту минуту совсем неудовлетворимое желание. Я не 
говорила даже, как многие из моих европейских знакомых, на их языке. Мне 
оставалось ждать терпеливо и безропотно, наблюдать и принимать к сведению все, 
что мне будет дозволено увидеть.
В тот вечер я увидела только следующую любопытную церемонию, которая 
повторяется 
тоддами ежедневно.
Солнце почти совсем зашло за верхушкой деревьев, когда тодды стали готовиться к 

загону своей священной скотины. Рассыпанные по поляне штук сто буйволов мирно 
паслись вокруг "вожака", который никогда не оставляет своего наблюдательного 
поста в центре стада. У всех были привязаны колокольчики к рогам. Но тогда как 
у 
других они были медные бубенчики, "вожак" отличался чистым серебром своих 
колокольчиков и золотою серьгой в ухе.
Церемониал начался тем, что стали отделять буйволят от маток и запирать их в 
отдельные хлева, пристроенные к туэлю, до утра. Затем отворились широкие ворота 

очень низкой стены, до того низкой, что мы с дороги видели все происходившее в 
туэле. Звеня колокольчиками и погремушками, буйволы стали входить один за