жаловались тодды властям, - и ни один человек, кроме наших тераллиев, не 
осмеливался заносить ногу на трижды священный порог тирири. Буйволы гневаются...
 
запретите белым братьям подходить к туаэллю (священной ограде): не то беда 
будет, страшная беда!"
И власти благоразумно запретили поселенцам из долин, особенно любопытным и еще 
чаще нахальным англичанам и их миссионерам вторгаться в туаэлли и даже 
подходить 
к ним. Но они успокоились тогда только, когда двое из них были в разное время 
убиты буйволами: подняты на их острые, огромные рога и буквально раздавлены до 
смерти под тяжелыми ногами. Это животное презирает даже тигра, который редко 
смеет тягаться с ним.
Так никто до сих пор и не узнал, какая тайна скрывается в комнате за 
буйволятником. Даже миссионер Метц не успел разрешить загадки в тридцать лет 
общего сожительства. Описание и сведения по этой части майора Фрезера <<53>> и 
других этнологов и писателей оказались теперь вполне фантастическими. Майор 
"залез в комнату за буйволятником и нашел в этом столь интересовавшем всех 
храме 
грязную и совершенно пустую комнату", по той простой причине, что участок 
вместе 
со зданием на нем был уступлен тоддами городу за другое, более отдаленное 
пастбище, но гораздо обширнее. Все, что было в домиках и храме, было вынесено, 
и 
здания предоставлены на слом.
Кроме своих буйволов тодды не занимаются никаким другим скотоводством или 
хозяйством. Они не держат ни коров, ни баранов, ни лошадей, ни коз, ни даже 
какой-либо птицы. Они не терпят кур, потому что "петухи беспокоят ночью и будят 

своим криком уставших буйволов",- объяснил мне один старик. У тоддов, как уже 
сказано, нет даже собак, хотя и можно найти у каждого баддага в доме это 
полезное и даже необходимое в таких лесных трущобах животное. Тодды не 
занимаются теперь, как не занимались до прихода англичан никакою работой: не 
сеют и не жнут, и однако имеют, по-видимому, всего вдоволь, хотя денежными 
делами не обременяются и в деньгах толка вовсе не знают за исключением немногих 

стариков. Женщины их очень красиво и оригинально вышивают края своих белых 
простынь, их единственный покров; но мужчины открыто презирают всякую ручную 
или 
телесную работу. Вся их любовь, помышления и религиозные чувства сосредоточены 
на великолепных буйволах. Но их женщины не допускаются к ним; доение буйволиц и 

уход за ними принадлежит исключительно мужчинам.
Через несколько дней после моего приезда в сопровождении только дам и детей мы 
отправились посетить муррти милях в пяти от города. В этом поселке теперь жило 
несколько семейств тоддов, и старик тералли с целою свитой 
"священнодействующих", как нам говорили. Я уже имела случай видеть нескольких 
тоддов, но не видала еще ни их женщин, ни обрядов с буйволами. Мы ехали с 
намерением посмотреть, если будет дозволено, церемонию загона буйволов в хлев, 
о 
которой мне так много рассказывали и которую мне очень хотелось видеть. Было 
уже 
около пяти часов вечера, и солнце близилось к закату, когда мы остановились у 
опушки леса и, выйдя из кареты, пошли пешком к большой поляне. Тодды возились с 

буйволами и не обратили на нас внимания, даже когда мы подошли к ним довольно 
близко. Но буйволы заревели. Один из них, очевидно главный, с серебряными 
колокольчиками на огромных закрученных рогах, отделясь от стада, подошел к 
самому краю дороги. Повернув к нашей группе высоко поднятую голову, он устремил 

на нас свои блестящие огненные глаза и громко замычал, словно спрашивая, кто мы 

такие...
Говорят, что буйволы ленивы и глупы, и что глаза их ничего не выражают. Я 
вполне 
разделяла это мнение, пока не познакомилась с буйволами тоддов, и особенно с 
этим, словно заговаривавшим с нами на своем языке животным. У этого глаза 
горели, словно два угля, и в его косвенном, беспокойном взгляде светилось 
положительно чувство как бы удивления и вместе с тем недоверия.
- Не подходите к нему, - закричали мне спутники, - Это их вожак и самый 
священный изо всего стада! Он очень опасен.
Но я и не думала подходить, а напротив, стала было ретироваться быстрее, нежели 

подошла, когда юноша, высокий и стройный, словно Гермес среди быков Юпитера, 
очутился одним прыжком между буйволом и нами. Сложив руки и нагнувшись перед 
"священною" мордой, он быстро наклонился к уху животного и стал шептать 
вполголоса никому непонятные слова. Тогда произошло нечто весьма странное, до 
того странное, что если бы факт этого не был мне подтвержден другими, то я 
сочла 
бы его за галлюцинацию, вследствие множества слышанных мною в эти дни историй и