горсть патриархальных дикарей, без роду и племени, без истории, как и без 
малейшего (по крайней мере, видимого) признака веры во что-либо священное, 
кроме 
грязных буйволов, пленяет каждого своею совершенно детскою невинностью. Вместе 
с 
тем, тодды не только далеко не глупый народ, что доказывает их удивительная 
способность говорить на многих языках и умение скрывать свой собственный, но и 
весьма понятливы. Сэлливан упоминает в своих "Записках", что он разговаривал с 
ними по целым часам, и что ему оставалось только разводить руками в глубоком 
удивлении, слыша, как они отзывались об англичанах, "как верно и разом они 
поняли наш национальный характер и подметили все наши недостатки".
Познакомив читателя с тоддами в общих чертах, рассказав о них все, или почти 
все, что известно о них в Индии, я могу приступить к рассказу о своих 
собственных приключениях и наблюдениях среди этого, так мало известного и 
загадочного племени.
 
 
Глава 3
 
Где я лично знакомлюсь с тоддами
 
La verité que je défends est empreinte sur tous les monuments du 
passé. Pour 
comprendre l'histoire, il tant étudier les symboles ansiens, les signes 
sacrés 
du sacerdoce et l'art de guérir dans les temps primitifs, art oublié 
aujourd'hui...
Baron Du Potet.
 
Сцена в Мадрасе в первой половине июля 1883 года. Дует западный ветер, начиная 
с 
семи часов утра, т. е. вскоре после восхода солнца, и затихая только к пяти 
часам пополудни. Дует он уже шесть недель, а конец его деятельности наступит 
только в конце августа. Термометр показывает 128° в тени. Так как в России мало 

кто знает, что такое "западный" ветер в южной Индии, то постараюсь дать об этом 

неумолимом враге европейца хотя бы слабое представление. Все двери и окна, в 
направлении которых следует этот ровный, постоянный, бархатисто-мягкий ветерок, 

завешаны густыми татти, иначе, циновками из кузи, пахучей травы. Все щели 
законопачены, все отверстия наполнены ватой, почему-то считающейся лучшим 
препятствием западному ветру. Но это нисколько не мешает ему проникать всюду, 
даже через такие вещества, которые оказались бы достаточно непроницаемы для 
воды. Этот ветер пронизывает самые стены, и от его ровного, покойного дуновения 

происходит следующее замечательное явление. По дороге западного ветра книги, 
газеты, рукописи и всякая бумага шевелятся сами собою, словно живые. Лист за 
листом подымается как бы невидимою рукой, и под напором горячего, нестерпимо 
знойного дыхания каждый листок начинает скручиваться все более и более, пока не 

скрутится в тончайшую трубочку; после чего листы только колышутся, вздрагивая 
под каждым новым дуновением. На мебель и вещи ложится тонкая, сперва еле 
осязаемая, затем густейшая пыль. Если она покроет материю, ее уже не выколотит 
оттуда никакая щетка. А на мебели, если ее не вытирать ежечасно, к вечеру 
наберется такой пыли на полвершка.
На такое время одно спасение - панка: открыть широко рот, повернуться лицом к 
востоку и сидеть или лежать неподвижно, вдыхая в себя прохладу, искусственно 
производимую колыханием гигантского, протянутого поперек комнаты веера. Только 
когда зайдет солнце, можно бывает дышать свежим, чистым, хотя и сильно нагретым 

воздухом.
В марте мадрасское европейское общество, следуя за местным правительством, 
всегда перекочевывает на "Голубые горы" до ноября. Решилась эмигрировать на 
время и я, но не весной, а именно в половине июля, когда западный ветер успел 
уже иссушить меня до мозга костей. Получив приглашение от добрых друзей, 
семейства генерала Моргана, погостить у них, семнадцатого июля, 
полузадохнувшаяся от жары, я наскоро собралась и в шесть часов вечера садилась 
в 
вагон железной дороги. На другое утро до полудня я уже была в Матьялоламе, у 
подошвы Нильгири.
Здесь я столкнулась нос к носу с англо-индийскою эксплуатацией, которая у нас 
зовется цивилизацией; а в то же время и с мистером Сэлливаном, членом совета и 
сыном покойного коллектора куимбатурского. Эксплуатация явилась под видом 
мерзейшего ящика о двух колесах и с полотняною башней над ним, за который я 
заплатила вперед еще в Мадрасе под его псевдонимом "закрытой удобной на 
рессорах 
кареты". А мистер Сэлливан представился мне гением-хранителем гор, с большим 
влиянием, конечно, на воздымавшихся перед ним высотах, но беспомощный, как и я 
сама, перед эксплуатацией частных британских спекуляторов у подножия Нильгири.