Гольденберг – убийца князя Кропоткина, который тщетно предлагал себя вместо 
Соловьева. Но они ни за что не соглашались на это из-за его еврейской 
национальности и религии. Они опасались, что столь ужасное злодеяние может 
вызвать огромную ненависть ко всей его расе, на которую христиане и так слишком 
часто возлагали ответственность за преступления, совершённые отдельными ее 
представителями. "Только русская рука должна быть поднята против вождя русского 
народа, дабы мир, прекрасно осознающий, сколь глубоко в каждом русском сердце 
укоренилось почти религиозное чувство преданности, мог, исходя из чудовищности 
злодеяния, судить о значительности провокации и смертоносности решения..." Итак 
тот, кто так сильно любил свой народ, погиб от руки одного из своих чад.
Другое письмо – от высшего военного чина, состоящего на службе в штабе Государя.
 Он пишет:
"Ужасным и позорным для всей России был конец усопшего Монарха, тем не менее, 
похоже, он предопределен самою судьбою, неся на себе явные признаки фатальности.
 Все приближенные покойного Царя были совершенно потрясены, ибо это одно из тех 
событий, кои глубоко запечатлеваются в душе, напоминая, что каждого из нас 
ожидает его последний, заранее намеченный час, и он неминуемо пробьет, как бы 
мы ни старались его предотвратить... За три дня до трагического события главные 
лидеры всех предыдущих заговоров – руководители недавних попыток минирования и 
взрывов на московской железной дороге и в других местах – были найдены и 
схвачены; одновременно был раскрыт и план нового покушения. Аресты вызвали 
опасение, что оставшиеся без руководства так называемые "слуги-палачи", 
лишенные своих главарей и уже вооруженные динамитом, могут поспешить с 
осуществлением подлого замысла на собственный страх и риск; поэтому сочли 
совершенно необходимым дать полиции еще несколько дней для задержания 
оставшихся преступников. Лорис-Меликов умолял Императора не покидать дворца в 
течение четырех-пяти дней; он поведал об огромной опасности, подстерегающей 
Государя, княгине Юрьевской, и та, в свою очередь, заклинала Царя не рисковать 
своею жизнью. Как ни странно, даже мольбы последней были отвергнуты: Император 
был непреклонен. Обрисовав опасность в общих чертах, граф Лорис-Меликов доложил 
Царю о мельчайших подробностях плана нигилистов, уже разглашенных одним из 
главарей. Он узнал, что было решено остановить его карету, спровоцировав 
какой-нибудь несчастный случай, вынудивший бы его выйти, а затем предпринять 
последнюю попытку убить Царя, во время которой, конечно, с собственной жизнью 
расстался бы и цареубийца. Всё это, и даже больше, было известно ему еще до 
выезда из дворца. Зная об этих подробностях и будучи предупрежденным подобным 
образом, как легко, кажется теперь, можно было бы избежать катастрофы и 
частично, если не полностью, сорвать заговор. Но так случилось, что Император 
по собственной воле как бы пошел навстречу каждому шагу, предусмотренному 
планом замышлявшегося убийства, и, стало быть, своей судьбе. Он не только 
поехал в Манеж, но когда разорвалась первая бомба, повредившая карету, что, 
однако, не препятствовало ей двигаться дальше, несмотря на мольбы кучера и 
полицмейстера, наперед получивших указания от Лорис-Меликова, в случае 
несчастья на всех парах мчаться во дворец, а также не обращая внимания на их 
замечания, что заговорщиков, возможно, много, Царь вышел из кареты и фактически 
прошел расстояние в 25 шагов от нее, смешавшись с толпою, схватившей и 
окружившей Рысакова. И вот тогда второй заговорщик – уже принесший свою жизнь в 
жертву ужасному злодеянию – приблизился к нему и метнул вторую бомбу к его 
стопам. Единственное упущение, в котором укоряют Лорис-Меликова, состоит в том, 
что найдя решение Императора выехать из дворца непреклонным, он не настоял на 
том, чтобы Его Величество взял для эскорта не шесть, а пятьдесят казаков, дабы 
не подпустить никого близко к карете, ибо эти бомбы надобно бросать с очень 
малого расстояния из-за их веса. Но кто же знал тогда об их устройстве? И 
судьба действительно кажется неотвратимой. Теперь на нового Императора 
оказывается огромное давление, дабы он перенес свою резиденцию на следующее 
лето, если не навсегда, в один из подмосковных дворцов. За этот срок, если 
только будет обеспечена безопасность нового Царя, Лорис-Медиков надеется 
полностью избавить Россию от этого полчища кровожадных зверей".
Примечательно, что жители Москвы и прилегающих губерний, послав через своих 
представителей нижайшие мольбы Александру III вверить себя их защите, ныне 
переполняют церкви "Москвы Священной"; с благословения священников и ведомые 
ими, они идут тысячами, дабы пред святыми ликами икон своих заступников 
торжественно поклясться, что не будет им покоя, покуда в Империи останется хоть 
один социалист. А это означает безжалостное преследование всех подозреваемых – 
смерть и незамедлительная расправа от рук разъяренной толпы. Однако цель, 
провозглашенная русскими нигилистами, как постоянно заявляют арестованные 
главари чрезвычайно секретной организации, называемой "террористическая 
фракция" – спасение русского народа. "Идол, во имя которого мы жертвуем, не 
есть мы сами, личная страсть или выгода", – говорит Гольденберг в признаниях, 
якобы записанных до его самоубийства в Петропавловской крепости (в ноябре 1880 
года), но "общественное благо нашей любимой России". Часто, хотя и 
несправедливо, население России подозревалось в тайной симпатии к своим так 
называемым благодетелям и избавителям; но истина состоит в том, что эти 
современные Сарданапалы, кои прежде, чем расстаться с собственною жизнью, 
неизменно уничтожают десятки невинных жертв, всегда внушали отвращение низшим 
классам. Многие из этих образованных юношей и девушек, переодевшись в одежду 
работного люда или крестьян и переняв манеры и речь рабочих сословий России, 
долгие годы "ходили в народ" – к своим "младшим братьям". Сея недовольство и 
забивая их головы революционными идеями, они надеялись достигнуть вожделенной 
цели – возрождения террора в нашем столетии – но тщетно. То, что им явно не