их нашествия, столько крови и потерь) теперь совершенно брошена и служит 
логовищем 
тиграм и орлам...
Пред таинственным и грандиозным прошлым Индии, древней Арьяварты, ее настоящее 
естественная тушевка; черная тень на светлом фоне картины, необходимое зло в 
цикле 
каждой нации. Индия одряхлела и упала, как падают громадные памятники древности,
 
разбившись вдребезги; но зато каждый из мельчайших кусков этих обломков 
останется 
навеки драгоценностью для археолога и артиста, и даже со временем может 
послужить 
ключом для философа, как и для психолога. "Древние индусы строили как гиганты и 

заканчивали работу как ювелиры", восклицает в восторге епископ Гебер в книге 
своих 
путешествий по Индии. Описывая "Тадж-Махал" в Агре,<<34>> это поистине восьмое 
чудо света, он называет его "целою поэмой из мрамора". Но он мог бы также 
добавить, 
что трудно найти в Индии хотя сколько-нибудь сохранившуюся развалину, которая 
бы не 
повествовала красноречивее целых томов о прошлом Индии, о ее религиозных 
стремлениях, верованиях и надеждах.
Нигде в мире древности, не исключая даже фараоновского Египта, переход от 
субъективного идеала к демонстрации его объективным символом не выражен более 
отчетливо, искусно и вместе артистически, как в Индии. Весь пантеизм веданты 
заключается в символе двуполого божества Арданари. Он окружен двойным 
треугольником, известным в Индии под именем "знака Вишну"; возле него лежит лев,
 
бык, орел; в руке у него полный месяц, отражающийся в воде у ног его. Веданта 
учит 
несколько тысяч лет уже тому, что некоторые немецкие философы проповедовали в 
прошлом и настоящем столетиях, а именно, что все объективное в мире, как и сам 
мир, не 
более как иллюзия, майя, призрак нашего воображения, заключающий в себе столь 
же 
мало действительности, как отражение луны в воде; как феноменальный мир, так и 
наша 
субъективная концепция об эго - одна греза. Истинный мудрец никогда не 
поддастся 
обольщениям иллюзии. Он знает, что человек познает самого себя и становится 
настоящим эго лишь по окончательном слиянии собственной частички с целым, 
соделавшись неизменным, вечным, всемирным Брахмой, и поэтому весь цикл рождения,
 
жизни, дряхлости и смерти в его глазах один фантазм воображения...
Вообще говоря, философия Индии, раздробленная на бесчисленное множество 
метафизических учений, имеет в связи с ее онтологическими доктринами столь 
развитую 
логику и такой замечательной утонченности психологию, что может поспорить в 
этом со 
всеми древними и современными школами, как идеалистов, так и позитивистов, и 
побить 
каждую по-одиночке. Позитивизм мистера Луиса (Lewes), подымающий дыбом от ужаса 

каждый волосок на голове оксфордских богословов, является какою-то карикатурной 

игрушкой пред учением атомистической школы вайшешики, с ее миром, разделенным, 
как шахматная доска, на шесть категорий вечных атомов, 9 веществ, 24 качества и 
5 
движений. И как ни трудным и даже невозможным кажется верное представление всех 

этих абстрактных идей, идеалистических, пантеистических и даже чисто 
материалистических в сжатой форме аллегорических символов, однако ж Индия 
сумела 
более или менее успешно выразить все эти учения. Она обессмертила их в 
уродливых о 
четырех головах кумирах, в геометрических формах своих замысловатых храмов и 
памятников и даже в запутанных линиях и знаках на лбах своих сектантов.
Обо всем этом и о другом рассуждали мы с нашими спутниками индусами. Присевший 
к 
нам на одной из станций католический падре, учитель из иезуитской коллегии Св. 
Ксаверия в Бомбее, не выдержал и вмешался в разговор. Улыбаясь и потирая руки, 
он 
полюбопытствовал узнать, в силу каких софизмов мог бы наш спутник доказать 
что-либо 
подходящее к философскому объяснению, например, "в основной идее четырех лиц 
этого 
увенчанного змеями уродливого Шивы, что торчит там при входе погоды", заключил 
он, 
тыкая по направлению идола пальцем.