| |
языках Западной Европы (как в наречии басков, например) чисто дравидские слова
привели браминов в восторг; в благодарность за это важное открытие, так
неожиданно
подтверждающее их древнее сказание, они чуть было не возвели филологов в сан
богов.
Дарвин увенчал дело. С распространением в Индии западного образования и ее
научной
литературы, в народе более чем когда-либо утвердилось убеждение, что мы потомки
их
Ханумана и что притом каждый европеец (если только поискать) украшен хвостом:
узкие
панталоны и длинные юбки пришлецов с Запада много способствуют к укоренению
этого
крайне нелестного для нас мнения... Чтo ж? уж если раз наука в лице Дарвина
поддерживает в этом мудрость древних ариев, то нам остается лишь покориться. И
право,
в таком случае гораздо приятнее иметь Ханумана - поэта, героя и бога - праотцем,
чем
какую-либо другую "макашку", хотя бы даже и бесхвостую...
Но Ситта-Рама - пьеса представленная в тот вечер - принадлежит к мифологическим
драмам-мистериям вроде Эсхиловых. Глядя на это классическое произведение
отдаленнейшей древности, зритель невольно переносится в те времена, когда боги,
сходя
на землю, принимали живое участие во вседневной жизни смертных: ничто не
напоминало нам современную драму, хотя внешняя форма сохранилась почти та же.
"От
великого до смешного (и наоборот) всего один шаг": от козла (?????? ????),
выбираемого в
жертвоприношении Бахусу, мир получил трагедию; предсмертное блеяние и бодание
четвероногой жертвы древности вышлифованы рукой времени и цивилизации: в итоге
является предсмертный шепот Рашели во образе Адриенны Лекуврер и ужас наводящее
реалистическое "брыкание" современной Круазет в сцене отравления в "Сфинксе"...
Но в
то время как потомки Фемистокла, в продолжение многих лет рабства, как и
независимости, принимали и продолжают с восторгом принимать все изменения, а по
современным воззрениям и "улучшения" Запада, как вновь исправленное и
дополненное
издание гения Эсхила, - индусы, к счастью археологов и любителей древностей
(вероятнее всего со времен нашего незабвенного прародителя Ханумана), так и
застыли
на одном месте...
С живым любопытством готовились мы следить за представлением Ситта-Рамы. Кроме
здания самого театра, да разве нас самих, все было здесь туземное и ничто не
напоминало
нам нашу западную обстановку. Об оркестре не было и помину: вся наличная музыка
должна была раздаваться за кулисами или же на самой сцене. Наконец взвился
занавес...
Тишина, заметная даже в антрактах при таком наплыве зрителей обоего пола, стала
еще
заметнее. Видно было, что в глазах публики, по большей части поклонников
Вишну,<<23>> шла не обыкновенная пьеса, а религиозная мистерия, представляющая
жизнь и приключения их любимых и самых уважаемых богов.
Пролог. Эпоха (ранее которой еще ни один драматург не рискнул выбрать для
своего
сюжета) пред сотворением, или скорее пред последним появлением мира: <<24>> в
то
время как пралайа приходит к концу, Парабрахма просыпается; вместе с его
пробуждением вся вселенная, покоящаяся в божестве, то есть бесследно
исчезнувшая с
предыдущего разрушения мира в субъективной эссенции его, отделяется вновь от
божественного принципа и делается видимой. Все боги, умершие вместе со
вселенною,
начинают медленно возвращаться к жизни. Один "Невидимый" дух - "вечный,
безжизненный", ибо он есть безусловная самобытная жизнь, - парит, окруженный
безбрежным хаосом. Священное "присутствие" невидимо: оно проявляется лишь в
правильном периодическом колыхании хаоса, представляемого темною массой вод,
затягивающею всю сцену. Эти воды еще не отделены от суши, ибо Брахма,
творческий дух
Нараяна, еще сам не отделился от Вечного. Но вот колыхнулась вся масса, и воды
начинают светлеть: от золотого яйца, лежащего под водами хаоса, пробиваются
лучи;
оживотворенное духом Нараяны яйцо лопается, и проснувшийся Брахма поднимается
над
поверхностью вод под видом огромного лотоса. Являются легкие облачка; сперва
прозрачные и белые, как паутина, они сплачиваются и мало-помалу превращаются в
"праджапати" - десять олицетворенных творческих сил Брахмы, владыки всех тварей,
|
|
