образом 
мы могли легко сообразить, что в эту минуту происходило в башне. Представьте 
себе 
дымовую четвероугольную трубу, стоящую на земле, и вы получите верное понятие 
об 
устройстве пустой "башни". В гранитном помосте, в самом центре, чернеет 
глубокий, 
безводный колодец, покрытый, как водосток, железною решеткой. Вокруг, на 
постоянно 
возвышающейся к стене покатости, окружая колодец тройным кольцом, прорыты три 
широкие круга; в каждом из них, отделенные одно от другого тонким простенком в 
два 
вершка вышины, находятся гробообразные места для тел. Таких мест 365. В первый 
круг 
или выбой (2 фута ширины) у колодца кладутся дети; в средний (в 4 фута) - 
женщины; в 
третий (5 футов ширины), расположенный у самой стены, - мужчины. Этот тройной 
круг 
служит типом трех кардинальных у Зороастра добродетелей: "добрых дел, ласковых 
слов и 
чистых помышлений". Последний круг принадлежит детям, первый мужчинам.
Благодаря стаям голодных коршунов, менее нежели в час времени кости всегда 
обглоданы 
до последнего атома, а через две-три недели тропическое солнце сушит скелеты до 
такой 
хрупкости, что они при малейшем прикосновении обращаются в прах, а затем их уже 

сваливают в колодец. Ни малейшего запаха, ни малейшего предлога для чумы или 
другой 
эпидемии. Способ этот, пожалуй, еще вернее телосожигания, которое все-таки 
оставляет 
за собой в атмосфере гота <<18>> хотя слабый, но дурной запах. Вместо того, 
чтобы 
кормить "мать сырую землю" падалью, парсы отдают Армаити (земле) <<19>> лишь 
совершенно очищенный прах. Почитание земли, предписанное им Зороастром, так 
велико 
у них, что они принимают всякие меры предосторожности, дабы не осквернить 
"Коровы-
Кормилицы", дарящей их "стократ золотым зерном за всякое зерно". Во время 
муссона, 
когда дождь льет в продолжение четырех месяцев ливнем и, конечно, смывает все 
оставленные коршунами около трупов нечистоты в колодец, вода, стекая в него, 
всасывается в землю уже фильтрованная: все дно колодца, стенки которого 
выложены 
гранитными плитами, покрыто с этою целью водоочищения песчаником и углем.
Менее мрачно и гораздо любопытнее зрелище Пинжрапаля, бомбейского "госпиталя 
для 
престарелых животных", существующего, впрочем, в каждом городе, где только 
живут 
джайны, о которых кстати здесь сказать несколько слов. По своей бесспорной 
древности 
эта секта здесь одна из самых интересных, она много древнее буддизма 
(появившегося 
около 543-477 до Р. Х.). Джайны похваляются тем, что религия Будды есть не что 
иное, 
как ересь джайнизма, так как Гаутама, основатель буддизма, был учеником и 
последователем одного из их главных гуру и святых. Обычаи, обрядность и 
философские 
воззрения джайнов ставят их чем-то средним между браминами и буддистами; в 
общественном отношении они походят на первых, в религиозном склоняются более к 
буддистам. Как и брамины, они придерживаются каст, никогда не едят мясного и не 

почитают тел святых; но вместе с буддистами они отвергают "Веды" и богов 
индусов, 
вместо которых покланяются своим двадцати четырем тиртaнкарам (Tirthankara) или 

джайнам, причтенным к лику "блаженных". Опять как у буддистов: духовенство у 
джайнов сохраняет безбрачие и живет в уединенных вихарах (кельях) и монастырях, 

выбирая себе преемников во всех классах общества. Считая священным и употребляя 
в 
духовной литературе лишь язык пали (как и на острове Цейлоне), они имеют с 
буддистами 
одну общую традициональную хронологию, также не едят после заката солнечного и 
тщательно подметают место, прежде чем сесть на него, боясь раздавить и малейшую 

букашку. Обе системы или, скорее, философские школы, следуя в этом древней 
школе 
атомиста Канады,<<*5>> защищают теорию вечных атомов или элементов и 
неразрушимости материи. По их понятиям, мир никогда не имел начала и никогда не