стен красовались росписи. Какая-то китаянка внимательно наблюдала за мной 
сквозь дверную щель.
      И вот, дверь распахнулась, и в комнату вошел, блистая выправкой, 
китайский офицер в униформе. У меня по спине так и забегали мурашки. 
      Это был тот самый офицер, которого я видел уже несколько раз. Сердце у 
меня учащенно забилось. Я пытался восстановить свою энергетику, но один вид 
офицера поверг меня в полнейшую прострацию.
      — Доброе утро, — вежливо произнёс офицер. — Как вы себя чувствуете?
      — Если вспомнить, что я едва не задохнулся от газов, то вполне хорошо. 
      Офицер улыбнулся:
      — Я надеюсь, это скоро пройдёт.
      —Где я?
      — Вы находитесь в Али. Доктора осмотрели вас и сказали, что с вами всё в 
порядке. Но я вынужден задать вам несколько вопросов. С какой целью вы 
путешествовали вместе с Инем Дулу и куда вы направлялись?
      — Мы хотели побывать в некоторых старинных монастырях.
      — С какой целью?
      Я решил ничего больше не рассказывать ему.
      — Дело в том, что я — турист. У меня есть виза. Кстати, по какому праву я 
подвергся нападению? Американскому посольству известно, что я задержан?
      Офицер улыбнулся и многозначительно посмотрел на меня.
      — Я — полковник Чань. О том, что вы здесь, не известно никому на всём 
свете, и если вы нарушили законы нашей страны, вам ничто не поможет. Инь Дулу — 
преступник, член незаконной религиозной организации, стремящейся вызвать 
беспорядки на Тибете.
      Мои худшие опасения начинали сбываться.
      — Мне об этом ничего не известно, — отвечал я. — Я хотел бы пригласить 
адвоката.
      — С какой целью Инь Дулу и многие другие так упорно заняты поисками 
Шамбалы?
      — Я не понимаю, о чём вы говорите. 
      Полковник сделал шаг в мою сторону.
      — А кто такой Уилсон Джеймс?
      — Это мой друг, — отозвался я.
      — Он тоже находится на Тибете?
      — Думаю, да, но я пока что, не виделся с ним.
      Чань посмотрел на меня с чувством пренебрежения и, не говоря более ни 
слова, повернулся и вышел из комнаты.
      «Плохо, — подумал я, — совсем плохо». Когда я уже собрался было встать с 
постели, вошла сестра в сопровождении полудюжины солдат. 
      Один из них катил перед собой нечто вроде огромного стального «лёгкого», 
стоявшего вертикально на высоких ножках, чтобы его можно было подкатить к 
человеку, лежащему в постели.
      Прежде чем я успел что-либо возразить, солдаты крепко схватили меня и 
прокатили «лёгкое» по моему телу. Сестра включила прибор, в ответ раздалось 
мягкое жужжание, и яркий свет ударил мне прямо в лицо. 
      Закрыв глаза, я чувствовал, что лучи света скользят по моему лицу справа 
налево, словно сканер копировальной машины.
      Когда машина выключилась, солдаты укатили её обратно и покинули комнату. 
Сестра же немного помедлила и посмотрела в мою сторону.
      — Что это было?
      — Всего лишь, энцефалограф, — отвечала она на хорошем английском, сходив 
в кабинет и принеся мою одежду. Все было вычищено, выглажено и аккуратно 
уложено в стопку.
      — А для чего он применяется? — настаивал я.
      — Для проверки, чтобы убедиться, всё ли в порядке.
      В этот момент дверь опять распахнулась, и вошел полковник Чань. Взяв 
стоявший у стены стул, он поставил его около моей кровати.
      — Видимо, я должен рассказать вам, с чем нам пришлось здесь столкнуться,— 
сказал он, усаживаясь на стул. 
      На Тибете существует множество религиозных сект, и последователи многих 
из них стремятся создать у мировой общественности впечатление, будто они — 
верующие, преследуемые китайцами за свои убеждения.
      Я согласен, что действия наших властей в начале 1950-х годов и в годы 
«культурной революции» были слишком жестокими. 
      Но в последние годы, наша политика здесь изменилась. Мы стараемся 
проявлять предельную терпимость, хотя, официальной политикой китайской 
администрации, по-прежнему, остаётся атеизм.
      Последователи этих сект должны понять, что Тибет стал совсем другим. 
Сегодня в этих краях живёт множество китайцев, которые всегда будут жить здесь, 
и большинству из них буддизм чужд. 
      Тем не менее, мы должны уживаться все вместе. Сейчас даже трудно 
представить себе, что Тибет когда-нибудь вернётся к прежним ламаистским законам.

      Вы поняли, о чём я говорю? Наш мир изменился. Даже если бы мы захотели 
предоставить Тибету независимость, это пойдёт только во вред китайцам.
      Он ожидал, что я скажу что-нибудь в ответ, а я, тем временем, размышлял о 
возможности противодействия государственной политике Китая, сводящейся к 
переселению на Тибет этнических китайцев, чтобы постепенно уничтожить культуру 
Тибета.