За нашими спинами высились величественные горы, а южнее, прямо перед 
нашими глазами, открывалась живописная панорама долины, протянувшейся на много 
миль. По дорогам двигалось множество пешеходов, некоторые тащили нагруженные 
повозки.
      — А где же сам лама? — спросил я.
      — Не знаю, — отвечал Инь. — Он пока что не выразил желания встретиться с 
вами.
      — Не выразил? Но почему?
      В ответ Инь только покачал головой:
      — Я не знаю.
      — Как ты думаешь, ему известно, где сейчас Уил? 
      Инь опять покачал головой.
      — А как по-твоему, китайцы всё ещё разыскивают нас? — спросил я. 
      Инь вздрогнул и стал отрешённо смотреть вдаль.
      — Простите меня. Моя энергетика совсем слаба, — отвечал он. — Прошу вас, 
не вынуждайте моё поле воздействовать на вас. 
      Мне больше всего вредит мой собственный гнев. Начиная с 1954 года китайцы 
осуществляют систематическое уничтожение тибетской культуры. 
      Видите этих людей во дворе? Многие из них — крестьяне, вынужденные бежать 
от тягот новых законов, принятых китайской администрацией. Есть здесь и 
кочевники, которые голодают, так как полиция нарушила их исконный образ жизни. 
      И он в отчаянии стиснул кулаки. 
      — Китайцы здесь поступают точно так же, как, в своё время, Сталин в 
Маньчжурии, переселяя многие тысячи иноземцев, в данном случае этнических 
китайцев, на Тибет, чтобы изменить хрупкий баланс культур и установить здесь 
господство китайского образа жизни. 
      Они требуют, чтобы преподавание в наших школах велось только на китайском 
языке.
      — А вон те люди возле ворот монастыря? — спросил я. — Они-то зачем пришли 
сюда?
      — Лама Ридждэн и монахи делают всё, что в их силах, чтобы помочь бедным, 
переживающим сейчас трудное время вследствие разрушения их традиционной 
культуры. 
      Вот почему китайцы не решаются его трогать. Лама помогает тибетцам 
справляться со многими трудностями, не призывая их к восстанию против 
оккупантов.
      Инь произнёс это таким тоном, в котором слышался лёгкий упрёк ламе, но, 
через мгновение, принялся защищать его.
      — Нет, — заговорил он. — Я вовсе не хочу сказать, что лама активно 
сотрудничает с китайцами. Просто все поступки китайцев вызывают у меня 
подозрение. 
      Инь опять стиснул кулаки и хлопнул ими по коленям. 
      — Поначалу многие думали, что китайское правительство будет уважать 
традиционный уклад жизни тибетцев и что мы сможем жить бок о бок с китайцами, 
не утратив своей самобытности. 
      Но их правительство принялось разрушать нашу культуру. И сейчас 
совершенно ясно, что мы обязаны помешать им уничтожить её.
      — Ты имеешь в виду, что пора начать борьбу с ними? — спросил я. — Инь, но 
ты же понимаешь, что вам не одолеть их.
      — Да, конечно, я понимаю, — отозвался он. — Но при мысли о том, что они 
здесь творят, меня охватывает приступ ярости. Настанет день, когда воины 
Шамбалы придут и уничтожат эти исчадия зла!
      —Что-о?
      — В моём народе живёт одно пророчество.— Он покачал головой. — Впрочем, я 
знаю, что должен уметь побеждать гнев. Он разрушает моё молитвенное поле. 
      Быстро вскочив на ноги, Инь продолжал. — Мне нужно спросить у Джампы, не 
поговорил ли он с ламой. Прошу меня извинить. — Он слегка кивнул и вышел.
      Выглянув из окна, я осмотрел окружающий ландшафт Тибета, пытаясь оценить 
ущерб, который причинила ему китайская оккупация. 
      На миг мне показалось, что я слышу звук вертолёта, но это было слишком 
далеко и, вероятно, лишь казалось мне. Я понимал, что гнев Иня был вполне 
оправдан, и на несколько минут задумался о реалиях сегодняшней политической 
ситуации на Тибете. 
      Тут я вспомнил, что хотел попросить позволения позвонить в Штаты, и понял,
 как сложно это сделать.
      Борясь со сном, едва не засыпая, я почувствовал сильную усталость. Сделав 
несколько глубоких вдохов, я попытался сосредоточить внимание на красоте 
природы вокруг меня. 
      Горы с заснеженными вершинами, сочно-зелёные и бурые цвета пейзажа 
создавали впечатление величия и красоты. Небо было лазурным и почти безоблачным,
 лишь на западе, у самого горизонта, виднелись редкие облачка.
      Придя в себя, я заметил, что двое монахов, стоявших несколькими террасами 
ниже на склоне, внимательно смотрят в мою сторону.
      Через несколько минут один из монахов начал подниматься по каменным 
ступеням, направляясь в мою сторону. В руках он держал корзину с каким-то 
инвентарём. 
      Поравнявшись со мной, он вежливо поклонился и принялся пропалывать 
цветочную грядку футах в двадцати от меня. 
      Спустя несколько минут к нему присоединился второй монах, начавший копать 
землю. Время от времени, они выразительно поглядывали на меня и