Шло время, и снова ныли суставы, и снова я не смел шевельнуться. Одно 
малейшее движение — и меня вышибут за ворота, а идти мне некуда. Отец 
совершенно 
четко дал понять, что если меня не примут в монастыре, то и домой он меня не 
пустит. Маленькими группами из различных помещений выходили монахи, занятые 
своими загадочными делами. По территории монастыря сновали мальчишки, иногда 
ударом ноги швыряя в мою сторону кучу пыли и мелких камешков, а иногда отпуская 

по моему адресу ехидное словцо. Поскольку я ни на что не отвечал, они скоро 
оставляли меня в покое и уходили на поиски более общительных жертв. Постепенно 
начинало темнеть. Зажигались масляные лампы. И вот уже снова меня освещал 
только 
рассеянный свет звезд, луна в это время года появляется поздно.
   У нас есть пословица: молодая луна не ходит быстро.
   Мне вдруг стало дурно от страха: а что если про меня забыли? Или решили 
совсем оставить без пищи, для испытания? Я просидел без движения целый день, от 

голода чуть не потерял сознание. Вдруг послышался шум. Я даже задрожал и чуть 
не 
вскочил на ноги.
   Какой-то темный ком двигался в моем направлении. Увы! Это оказался большой 
черный бульдог, тащивший что-то в зубах. Не обратив на меня никакого внимания, 
он последовал дальше по своим ночным делам. Его нисколько не волновало мое 
злополучное положение.
   Вспыхнувшая было надежда угасла. Я чуть не расплакался. Чтобы не поддаться 
этой минутной слабости, я стал думать о том, что так ведут себя только девчонки 

да глупые женщины.
   Наконец я услышал шаги старика. На этот раз он посмотрел на меня с большей 
теплотой.
   — Я принес тебе пить и есть, сын мой. Но испытания твои не кончились. Завтра 

последний день. Будь особенно внимателен, не двигайся. Многие не выдерживают к 
одиннадцатому часу третьего дня.
   И монах удалился. Пока он говорил, я выпил чай и переложил тсампу в свою 
миску. Теперь я снова улегся на землю, но не почувствовал никакого облегчения 
по 
сравнению с прошлой ночью. Я думал о несправедливости всей этой затеи; я не 
хотел быть никаким монахом никакой секты, ни высшего, ни низшего ранга! Я 
невольно сравнивал себя с навьюченным животным, которое гонят в горах над 
пропастью, не давая передохнуть. С этой мыслью я заснул.
   На следующий, третий день, приняв позу созерцания, я почувствовал ужасную 
слабость. Голова гудела, я начал постепенно глохнуть. Монастырь казался мне 
беспорядочным нагромождением зданий, построек, монахов, плывущих в мареве 
тумана.
   В глазах все мелькало. Отчаянным усилием воли я поборол приступ 
головокружения.
   Мысль о том, что я не выдержу испытания, повергла меня в ужас: это после 
всех-то мучений! У меня было такое ощущение, что камни, на которых я сидел, 
превратились в лезвия ножей и воткнулись в самые больные места.
   В какой-то миг просветления я утешил себя мыслью, что я не наседка, которой 
приходится сидеть на яйцах значительно дольше. Солнце застыло на месте. День, 
казалось, никогда не кончится. Но вот начало темнеть. Поднявшийся вечерний 
ветер 
стал играть пером, которое обронила пролетавшая птица. Снова один за другим 
зажигались в окнах огоньки масляных ламп.
   «Лучше всего мне умереть сегодня ночью, — подумал я. — Все равно больше я не 

вынесу».
   И в это мгновение в дверях показалась высокая фигура регента.
   — Иди сюда, мальчик! — крикнул он.
   Я попытался встать, но не смог — мои ноги затекли, и я ткнулся носом в землю.

   — Если ты хочешь отдохнуть, то можешь провести здесь еще ночь, — сказал 
регент. — Я не могу больше ждать.
   Я быстро подхватил свой узел и направился, пошатываясь, к регенту.
   — Входи, — сказал он мне. — Примешь участие в вечерней службе, а завтра 
утром 
придешь ко мне.
   Внутри было тепло и приятно пахло. Обостренное чувство голода подсказывало 
мне, что где-то недалеко находится пища. Я устремился за группой, шедшей 
куда-то 
направо. Пища, пища — тсампа и чай с маслом! Я пробирался к первому ряду, как 
будто учился этому всю жизнь.
   Монахи пытались поймать меня за косу, когда я на четвереньках проскальзывал 
у 
них между ног, но тщетно — я хотел есть, и ничто не могло остановить меня.
   Немного подкрепившись, я пошел за монахами в храм на вечернюю службу.
   Усталость валила с ног; я не понимал, что происходит вокруг. К счастью, 
никто